Другая приняла слова мои
За чистое любовное признанье,
Но вам не нужно объяснять любви,
Но с вами мне не нужно оправданье.
Попутчики пока мы на пути,
И разойдемся, лишь воспоминанье
Останется о том, кто шел со мной
Тогда-то вот, дорогою одной.
И то навряд: — свое возьмет забвенье
Забудете меня вы… Впрочем, я
И не прошу вас — сделать одолженье
И вспомнить обо мне: ведь вам нельзя
Мне уделить хотя одно мгновенье…
Мне одному?.. Вы поняли меня?
Конечно, да: — вы тоже прихотливы
И сами, как и я, самолюбивы…
1844
Уж полночь на дворе… Еще два — три мгновенья, —
И отживающий навеки отживет
И канет в прошлое — в ту вечность без движенья…
Как грустно без тебя встречать мне Новый год…
Но, друг далекий мой, ты знаешь, что с тобою
Всегда соединен я верною мечтою:
Под обаянием ее могучих чар,
Надеждой сладкою свидания волнуем,
Я слышу бой часов, и каждый их удар
Тебе передаю горячим поцелуем.
1844 (?)
«О ты, чье имя мрет на трепетных устах…»
О ты, чье имя мрет на трепетных устах,
Чьи электрически-ореховые косы
Трещат и искрятся, скользя из рук впотьмах,
Ты, душечка моя, ответь мне на вопросы:
Не на вопросы, нет, а только на вопрос:
Скажи мне, отчего у сердца моего
Я сердце услыхал, не слыша своего?
Конец 1840-х или начало 1850-х годов
Стихнул говор карнавала,
На поля роса упала,
Месяц землю серебрит,
Все спокойно, море спит.
Волны нянчают гондолу…
«Спой, синьора, баркароллу!
Маску черную долой,
Обойми меня и пой!..»
«Нет, синьор, не скину маски,
Не до песен, не до ласки;
Мне зловещий снился сон,
Тяготит мне сердце он».
«Сон приснился, что ж такое?
Снам не верь ты, все пустое;
Вот гитара, не тоскуй,
Спой, сыграй и поцелуй!..»
«Нет, синьор, не до гитары;
Снилось мне, что муж мой старый
Ночью тихо с ложа встал,
Тихо вышел на канал,
Завернул стилет свой в п о лу
И в закрытую гондолу,
Вот, как эта, там вдали —
Шесть немых гребцов вошли…»
<1850>
Опять, опять звучит в душе моей унылой
Знакомый голосок, и девственная тень
Опять передо мной с неотразимой силой
Из мрака прошлого встает, как ясный день;
Но тщетно памятью ты вызван, призрак милый!
Я устарел: и жить и чувствовать — мне лень.
Давно с моей душой сроднилась эта лень,
Как ветер с осенью угрюмой и унылой,
Как взгляд влюбленного с приветным взглядом милой
Как с бором вековым таинственная тень;
Она гнетет меня и каждый божий день
Овладевает мной все с новой, с новой силой.
Порою сердце вдруг забьется с прежней силой;
Порой спадут с души могильный сон и тень;
Сквозь ночи вечные проглянет светлей день:
Я оживу на миг и песнею унылой
Стараюсь разогнать докучливую лень.
Но краток этот миг, нечаянный и милый…
Куда ж сокрылись вы, дни молодости милой,
Когда кипела жизнь неукротимой силой,
Когда печаль и грусть скользили, словно тень,
По сердцу юному, и тягостная лень
Еще не гн е здилась в душе моей унылой,
И новым красным днем сменялся красный день?
Увы!.. Пришел и он, тот незабвенный день,
День расставания с былою жизнью милой…
По морю жизни я, усталый и унылый,
Плыву… меня волна неведомою силой
Несет — бог весть куда, а только плыть мне лень.
И все вокруг меня — густая мгла и тень.
Зачем же, разогнав привычную мне тень,
Сквозь ночи вечные проглянул светлый день?
Зачем, когда и жить и чувствовать мне лень,
Опять передо мной явился призрак милый,
И голосок его с неотразимой силой
Опять, опять звучит в душе моей унылой?
<1851>
«О господи, пошли долготерпенье!..»
О господи, пошли долготерпенье!
Ночь целую сижу я напролет,
Неволю мысль цензуре в угожденье,
Неволю дух — напрасно! Не сойдет
Ко мне твое святое вдохновенье.
Нет, на кого житейская нужда
Тяжелые вериги наложила,
Тот — вечный раб поденного труда,
И творчества живительная сила
Ему в удел не дастся никогда.
Но, господи, ты первенцев природы
Людьми, а не рабами создавал.
Завет любви, и братства, и свободы
Ты в их душе бессмертной начертал,
А твой завет нарушен в род и роды.
Суди же тех всеправедным судом,
Кто губит мысль людскую без возврата,
Кощунствует над сердцем и умом —
И ближнего, и кровного, и брата
Признал своим бессмысленным рабом.
Читать дальше