Александр Ермаков Зильдукпых - Вдова и холостяк

В окно смотрела, улыбалась.
А за окном и тут и там
Весь день Россия простиралась,
Где живописно по утрам.
Посёлки старые, простые,
Погосты, гуси на пруду,
Заборы длинные, кривые.
И всё мелькало на ходу…

Вот мост над речкой, с баржей берег,
Рыбак на лодочке гребёт.
«Не надо мне огромных денег,
Не нужен мне и идиот.
Чтоб, от любви изнемогая,
Он ревновал меня к столбу,
Чтоб говорил мне: «Дорогая,
Вернись, не то себя убью!»
Нужда мне тоже не подходит
И рай с любимым в шалаше.
Тогда по логике выходит —
Не дипломат, не атташе,
Не губернатор, не политик —
Пузатый и с отдышкой хряк,
И не богатый паралитик,
Мне нужен крепкий середняк.
Чтоб в меру был красив и стоек,
И в меру весел и умён,
И пусть немного параноик,
Но чувством меры наделён.
Никто вокруг не безупречен,
У всех проблемы с добротой.
Пусть будет смел и человечен,
Согрет душевной теплотой.
Чтоб с чувством юмора в порядке,
Мультяшки Спилберга любил.
И с чувством ревности в припадке
Чтоб как Отелло не душил»…

Ох, женской логики приливы,
Непредсказуемости шторм
Да импульсивности порывы
Интуитивных мыслеформ!
Наступит миг – над идеалом
Берёт верх женское чутьё.
Увидится большое в малом,
С улыбкой скажет: «Вот моё»…

Пейзажи за окном мелькали
Под монотонный стук колёс
И полустанки пролетали.
Колхоз разбитый шлёт в мир SOS.
Русь так просторна и убога!
Вот ржавый брошенный тягач,
А вот в колдобинах дорога,
А вот по свалке ходит грач.
Глафира вдруг запела тихо:
«Как много в ней полей и рек.
Есть Кремль и Дума, и Борвиха,
И бедный жалкий человек»…

Вернёмся в самое начало,
В холодной спальни полумрак,
Где пара сонная лежала —
Вдова и старый холостяк.
Укупник меньше, больше Гальцев
Сейчас в постели с ней лежал
И растопыренные пальцы
Он на груди её держал.
И не похож был на гимнаста —
Сутулый, маленький живот,
Кудрявый волос, курит часто.
Но с ним в любви водоворот
Она счастливая нырнула,
Хотя умела выбирать.
Реальность всё перевернула.
Пришлось всю роту разогнать…

Её внимательно дослушав,
Он сигарету затушил
И худосочной своей тушей
Легко красавицу накрыл:
«А знаешь, я в тебя влюбился,
Как только увидал в горах.
Тогда я чуть не оступился
С тяжёлой ношей на плечах.
Я оробел и растерялся,
Себя мальчишкой ощутил.
Мой дух по телу заметался,
Язык как будто проглотил.
Вы шли знакомым мне маршрутом.
Я вашей группе показал
Дорогу и ежеминутно
Тебя глазами «поедал».
Я понял, ваш начальник группы
Осёл какой-то и профан.
Очки, наверно, – в палец лупы,
Прищур дурацкий, вечно пьян.
Вы сбились с курса, заплутали,
Он ориентиры потерял».
«О, да. Мы долго с ним блуждали.
А гид всё лекции читал».

Он потянулся к ней губами
И нежно так поцеловал,
И вновь наполнился речами,
Серьёзно, искренне сказал:
«В раба мужчину превращает
Коктейль ума и красоты.
У женщин редко так бывает.
Таким коктейлем стала ты.
Его я выпью с наслажденьем.
Спасибо, небо и Кавказ,
Случайность, чудо, провиденье —
Вы познакомили здесь нас!
Подумать только, мы знакомы,
Представь себе, всего три дня.
Давай вином разгоним дрёму
И ты послушаешь меня.

Перед тобой Матвей Рагулин,
В Чечне пришлось повоевать.
Есть на коленке шрам от пули.
Теперь приходится хромать.
Частенько ноет эта рана.
Но я родился на Дону.
«Терпи и будешь атаманом». —
Так говорили в старину
У нас всегда в краю привольном,
Где высь небес и ширь полей,
В краю радушном, хлебосольном,
В краю цветов, невест, детей.
Да, я – казак! О Тихом Доне
Могу часами говорить:
Заря, рыбалка, сено, кони…
Начну и не остановить.
Когда Россия раскололась,
Пошла, как мебель, с молотка,
От нестабильности свернулась
Младая кровь у казака.
Домой из армии вернулся —
Работы постоянной нет.
И оптимизм мой сразу сдулся.
Дружок армейский дал совет.
Был разговор по телефону.
«Давай ко мне в Москву. – Сказал. —
Найду тебе работы тонну.
Ведь ты мне тоже помогал.
Я – твой должник! И не забыть мне,
Как ты меня от смерти спас,
Как я в Чечне, в лесной низине,
Чуть не наткнулся на фугас».
И я в Москву поехал к другу.
Перекрестили мать с отцом.
Отец обнял, сжал крепко руку
И пробасил: «Будь молодцом».
«Не забывай, сынок, пиши нам». —
Слезу платком смахнула мать.
Ждала попутная машина.
Пообещал родным писать.
«Москвич» – разбитое корыто
Дал газу, и уехал я.
Вот городок исчез из вида,
И потянулись тополя…