Константин Ваншенкин - Музыка из окна

Придуманною жизнию
Жить — малая вина.
Причины я не вызнаю.

…В иные времена
За пышными сугробами
Усадьбы на юру…

Но днями, столь суровыми;
Играя в ту игру,
Опять с утра про ментики
Гусарские писать,
Друг другу комплиментики
Изящные бросать?

Мрачен и завистлив,
Карандаш слюня,
Худшее замыслив,
Смотрит на меня.

О победном бое
Объясняет мне.
А, само собою,
Не был на войне.

Учат импотенты
Вздохам до зари.
А не компетентны,
Черт их подери!

Полагаю, не был комом
Даже самый первый блин.
Но, пройдя путем знакомым,
Жизнь сошла уже на клин.

Где-то молодость хохочет…
Жизнь сошла уже на нет.
И горбатиться не хочет
Мой сосед за сто монет.

Хочет он сидеть на сквере,
Где дрожащая заря,
Пребывая в твердой вере,
Что прожил свой век не зря.

А как все не знал покоя,
Вкалывал, курил «Прибой»
И не ведал, что такое
Рок, тем более «Плейбой».

Пенсионеры нынче строят домики,
Вступили дружно в кооператив.
Хватились, правда, поздно,— тоже комики,
За шестьдесят судьбу перекрутив.

Но, боже мой, места какие отчие:
Болотце, перелесок — благодать!
Но, боже мой, собранья эти общие
Сейчас никто не станет покидать.

Заката пламенеющая живопись..
И не одну клубнику да салат,
А для души рябинку или жимолость
Сажает растревоженный собрат.

Так дети, в школе пишущие прописи,
Порою пребывают в забытьи…
Не торопитесь! Что ж вы всё торопитесь.
Не надорвитесь, милые мои.

Уходит наше поколенье,
Стихает песня за холмом.
Ему не нужно поклоненье.
А все, что было, в нем самом.

Иные, те поодиночке
Догнали молодость свою.
А здесь Отечества сыночки
Бредут пока еще в строю.

Но пыли нет густого слоя
На бледных лицах в этот раз.
И нет призывных женских глаз,
И нет мальчишек возле строя.

И здесь, конечно, не парад,
Хоть эти желтые медали,
Что нам потом зачем-то дали,
Под бледным солнышком горят.

Чуть проку в тезах-антитезах:
Давно сошли окоп и дот,
Но поколение идет
На костылях и на протезах.

Идет, где речка и откос,—
Одних привычно раздражая,
Другим оно судьба чужая,
Но третьим дорого до слез.

Дедушка недужный,
Вроде бы ненужный,
Старый, как черт,
Пишет отчет:

«Огурцов купил на рынке
2 кг по 40 коп.
300 грамм парной свининки
И петрушку, и укроп…»

— Дед! Дружочки на скамейке.
Жми в компанию свою…
— Отчитаюсь до копейки
И пойду. На сем стою…

Знать, еще на молочишко
Есть внучатам в смете той.
…Лет последних мелочишка,
Сдача с жизни прожитой.

Афанасий Фет
И Роберт Фрост.
Их могучий свет,
Их мощный рост.

Утром солнца столб
В воде живой.
Ночью звездный сноп
Над головой.

А характер крут,
Но под замком.
Деревенский труд
Вполне знаком.

Этот сельский след
Не так-то прост…
Афанасий Фет
И Роберт Фрост.

Качается веточка.
Некрасов до свету
«Милейший мой Фетушка» —
Так пишет он Фету.

О чем? О Тургеневе,
Окончившем повесть,—
Почти как о гении,
Но это не новость.

О горничных встреченных,
Что свойственно барам.
А сверху помечено:
Ораниенбаум.

И упоминаемы
Различные страны,
Авдотья Панаева
И личные планы.

Нет лишнего следышка
В посланье… И все же
«Милейший мой Фетушка» —
Иного дороже.

Золотая Флоренция. Здесь,
Закатившись на юг отчего-то,
Петербургом пронизанный весь,
Достоевский писал «Идиота».

Он себя на разлуку обрек,
Но не так, как случается ныне.
Отдавая России оброк,
Свою книгу кончал на чужбине.

Видел явственно, как наяву,
То, что вспомнить почти уже не с кем
В полыньях потускневших Неву
И морозные клубы над Невским.