Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1

Я видел сон волнующий и стран-
ный, и голос мне звучал из ти-
шины: он обещал в толпе вре-
мен туманной, в толпе людей
прекрасный лик жены.
С тех пор, лишь встанет день
златоволосый и станет росы
в поле собирать, я ухожу ук-
радкой на откосы, по облакам
о жданной погадать.
И лишь распустит ночь гус-
тые косы, точь-в-точь как ночи
прошлых долгих лет, снам задаю
я странные вопросы: зачем
жены обещанной все нет?

Уже с горящей высоты рук не
протянешь уводящих – ты от-
казалась дальше провести сре-
ди снегов, над пропастью сколь-
зящих.
Ты, мне шептавшая: «спи, про-
бужденный мной!», любимая, по-
корная, святая! склонявшая в
мир сказок золотой, звучавши-
ми –, как отзвуки из рая. К
груди которой к первой я при-
ник, а серце миг свиданий то-
ропило, которую мой трепетный
язык порою звал печальным
зовом: Мила.
Сказавши Миле раз чуть
слышно «да», ей сохранить себя
хотел упрямо.
И вот прошли не ночи... но
года, а все могу смотреть в гла-
за ей прямо.

Все обращаясь быстро на вос-
ход, земля летит бесцельная вперед.
Я – в прежнем мехе мед про-
зрачный новый, я здесь сижу,
я жду твоих шагов.
Что ты не скажешь больше
мне ни слова – я не слыхал дав-
но... звучащих слов.
Пойму ли я всю красоту мол-
чанья, когда в тиши звучат
его шаги и улетают быстрые
желанья, и замыкают отзвук
их – круги?.. Когда покой на
лоб усталый дует, и посте-
пенно в медленной груди смол-
кает стук...
Теперь ко мне приди, взгля-
ни в глаза.

По лугам, по пустырям: разные
травы от ветра мотаются, ка-
чаются, дрожат, шевелятся. Ост-
рые – шершавые пригибаются.
Коварные – ползучие,
точечки – сережки – кружевные
дрожат, перепонки колючие та-
тарника шевелятся.
Разорвалось небо огненное, за-
нялись руна облачков – бежит
объятое пламенем стадо, клочки
шерсти разлетаются горя – на
луга, на покосы.
Две слезинки – две звездочки
копятся, загораются, стекают
по матовой коже неба.
Страсть у дня вся выпита,
разжимаются руки сквозистые,
руки – белые облачки; опадают
вдоль лесов, вдоль покосов.

«Травы! Росы! На пустыре, из
колючих татарников не стыдно
мне подглядывать ласки заре-
вые земные-небесные. Мне обидно,
жутко, зáвидно.
«Росы! Травы! мои следы целу-
ете! Мне одиноко!»

Кто-то ходит, кто-то плачет
ночью.
Моет руки в росах, моет, об-
резая травами.
Жалуется: «Никому больше не
пришлось мое серце, никого боль-
ше не видят мои глаза, никто
больше не сожжет мое тело.
«Травы! ваши цветы над зем-
лею с ветрами шепчутся, всем
открыты, названные, известные.
«Не слыхали вы чего о Миле?
моей ясной, теплой, единственной?»

Шепчутся травы, качаются; с
другими лугами, с хлебами
переговариваются, советуются.
Сосут молча землю, грозят паль-
цами небу прозрачному.
Думают, перешоптываются,
сговариваются, как сказать, как
открыть истину,
что давно могила выкопа-
на, давно могила засыпана, ос-
талось пространство малое, где
доски прогнили – комочки зем-
ли осыпаются от шагов чело-
веческих, от громов небесных.

Ëкнуло что-то в земле и от-
кликнулось.
Прошумела трава.
Веют крылья – ветры доносятся.
С пустыря через колючие заро-
сли кличет мое серце предчув-
ствие в дали ночные – глубокие.

Свищет ветер в ложбину, как
в дудочку, зазывает печали,
развевает из памяти дни оди-
нокие, высвистывает.
Черной птицей несут крылья
воздушные, вертят Мишу по полю – полю
ночному – серому.
Глазом озера смотрит ночь, ше-
велит губами – лесами черны-
ми. В ее гортани страшное сло-
во шевелится:
Xha-a-ah-xha-с-с-сме-ерь –

Ахнула ночь, покатилась.
Око ночи в озеро-лужицу прев-
ратилось, пьяные губы ночные –
– в лес.
Очутился я под книгой небес,
ее звездными страницами,
где сосчитано истинное время,
установлена единственная жизнь.
Две слезинки навернулись.
Звезды лучиками протянулись –
– посыпались серебряным дождем.
Весь пронизанный голубым све-
том, весь осыпанный звездным
снегом, стою я и вижу чудо нео-
бычное:
разбегаются холмистые леса, рас-
крываются земные телеса, из
могилы улыбается лицо – ми-
лое, знакомое – неподвижной
застывшей улыбкой...