Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Небо – лента голубая,
Степь – загадочный ковер,
Где цветы, красой блистая,
Умиленный тешат взор.
В ветре – отошедших души,
В солнце – создающий Бог,
Вечности внимают уши,
Рая грезится порог.
Ангелы витают всюду
Меж колосьев золотых,
Поклоняясь Божью чуду.
И струится тихо стих.
Мне хотелось бы букашкой
Ползать по златым стеблям, –
В сталью блещущей рубашке,
Иль подобно муравьям.
Лишь в подножном тихом мире
Можно отыскать покой, –
С ветром побряцав на лире,
Глянуть в солнечный левкой.

Что в том, что ты создашь нам паука
Из проволоки, или арабеск?
Их создает и случая рука,
Иль на море луны холодный блеск.

Всё это забавляет нас на миг,
Как модный на красавице наряд,
Как мудрость только что прочтенных книг,
Но не заменит ни морских наяд,

Ни храмов облачных на небесах,
Ни даже кузьки на ржаном стебле,
Подавно – греческого божества,
Или иконы в праздничном угле.

Искусство – византийская икона,
Что утоляет бытия печаль, –
Как волны колокольного трезвона,
Оно в душе рождает вертикаль.

Опять желтеют листья за окошком,
И чистым золотом покрыт асфальт.
Уж нет в саду детишек по дорожкам,
И не звучит меж клумб девичий альт.

Еще тепло. Но вновь осенний кашель
Загнал нас в комнат душный полумрак,
Где, бледностью покрыты, лики наши
Глядят, как мощи из алтарных рак.

И хочется, чтоб прекратилось время,
Чтоб стрелки стали на стенных часах
И в бездну смертное скатилось бремя,
И только вечность теплилась в очах.

Но я дрожу, как филигран чеканный,
А стрелки продвигаются неслышно,
И вижу я себя уж бездыханным,
Холодным прахом, в этом мире лишним.

Брала ль ты в руки белую голубку,
Вдыхала ль крыльев теплых аромат?
Так пахнут Ангелы, приникнув к кубку
Блаженства вечного у райских врат.

Они меня нередко осеняли
Громадой крыльев, глядя в колыбель,
И перышки на ватном одеяле
Мне оставляли, словно иглы – ель.

Теперь, чтоб вспомнить, я беру голубку,
Вдыхая крыльев теплых аромат;
На площади Святого Марка шубку
Их можно гладить у церковных врат.

Они, как ангелы мозаик древних,
Летают по узорчатой парче,
И поднимается у душ напевных
По восковой к безбрежности свече.

Деревья – черные кораллы,
Туманные полипы в бездне.
Прохожие – как камчадалы,
И всё – нахмуренно и трезво.
Невидимо струюсь в тумане
И слышу всюду голоса,
И вижу тени на экране –
Давно ушедших в небеса.
Они меня к себе приемлют,
Как равного в незримый круг.
Они моим рассказам внемлют,
И на чертах у них испуг.
Мы пьем из кубков слезных – росы,
Едим бесплотный духа хлеб, –
И разрешаются вопросы,
И оживляется вертеп.
Не веря, жаждем мы Мессии,
Как три восточные волхва,
Устав кружиться, как стихии,
Без веры и без Божества.

Как тучам безразлично направленье,
Так безразлично мне, – куда лететь.
Вся жизнь – лишь мимолетное мгновенье,
И важно только опрокинуть клеть,

Где бьюсь я головой, как перепелка
В полотнищем покрытый тесный дом.
А мне к Христу хотелось бы на Елку, –
Петь с херувимами святой псалом.

Где эта Елка, я досель не знаю,
Хотя и вижу ореол свечей:
На карте у меня не видно рая,
Нет у меня к его вратам ключей.

Вот и ищу путей я с облаками,
То на далекий благодатный юг,
То на холодный север – выть с волками
И в проруби бросать коварный крюк.

Так – в постоянной смене направленья –
Проходит мой кончающийся век.
И, кроме нового стихотворенья,
Я не создам разумного вовек.

Я сиротливей схимника в пещере,
Хоть и живу меж страждущих людей:
Он умирает в христианской вере,
А я отрекся от земных путей.

Он ночью спит в своем сосновом гробе,
И молится усердно целый день,
Я и в пугающей земной утробе
Недоуменная лишь буду тень.

Ко мне никто с мольбою не приходит,
И сам я ни к кому уж не хожу,
Через меня, как через тень, проходят,
Я безразличен к Страшному Суду.