Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Прохладною змеею темно-серой
Того и жалит сладко и хранит,
Кто знает белый страх и алый стыд.

Кто знает белый страх и алый стыд,
Кто радугу влачит на липкий полюс,
Кто золотому отдается полю
И урожая ржи не сторожит,

Тот с вечностью неотделимо слит,
Как лед Арктида, громоздит он волю,
Плывет по бледно-синему приволью,
Где солнца беззакатен хризолит.

Но хрусталя таинственные страны
Ему поют, что солнце их мертво.
Кто гордо тронул шар земли туманный,

Перстами благородными рискуя,
Кто светлое справляет торжество –
Тот слышит мрака песню колдовскую.

Тот слышит мрака песню колдовскую,
Кто пишет непонятную строфу,
То, в голубую падая траву,
Агатовые голуби воркуют.

Богиню черную, богиню злую
Он видит пред собою наяву,
Она без солнца радует сову
И тянется к ночному поцелую.

И мудрая сова пробуждена
От крепкого полуденного сна
И жадно вылетает на добычу.

Так сумерки порой поэта кличут,
И он идет, и тверже, чем гранит,
И золотую пляску света зрит.

И золотую пляску света зрит,
И черное затишье гложет мрака
Моя многоголовая собака,
Чей весел хвост и чей ужасен вид.

Угрюмым лаем цербер верещит,
И плоские зрачки мерцают лаком.
Ты, ад, во мне, моей смолой заплакан
Прикрывший землю семишкурный щит.

И мученицы-мысли, что без слова
Когда-нибудь бродили там во мне,
Теперь горят на радости багровой,

Обнявшей материк и даль морскую.
О, кто он, тот, кто ад воздвиг в огне?
Я тот, я зодчий тот, и я тоскую.

Я тот, я зодчий тот, и я тоскую,
И чуждо мне воздвигнутое мной.
Пустыня в холод претворила зной
И знаменитый мрамор в пыль земную.

И как Юдифь, спасая Ветилую,
Хохочет над кровавой головой,
Так я гляжу на пестрый купол свой
И хохочу, глумясь напропалую.

Мне вечность улыбается в ответ
Веселым черепом прошедших лет,
И долгой и неровной тенью смеха

С моей вершины прокатилось эхо,
И заведенная тропа гремит
В тени планет, веков и пирамид.

В тени планет, веков и пирамид
Как первый зверь брожу я одиноко,
Давно желанного ищу я сока,
И сухость бытия меня томит.

И лапы бродят по морозу плит,
И всюду каменные знаки рока,
А с моря дует бешеный сирокко
И горькой солью мне глаза палит.

О, воздух мутный, бешенствуй нелепей,
Насилуй жадно воды на лету.
Чтоб я не сгнил во мглистом вашем склепе,

Я радость песни делаю из лени,
Кочующей рукой своей плету
Веселый свет из гибельных мгновений.

Веселый свет из гибельных мгновений,
Из вечностей морозный мрак сплетен.
Седою паутиною осенней
Змея миров повисла в небосклон.

И славы ночи нет благословенней
В гремучем хоре мыслей и времен,
В глуши ее величественной сени
Сосет медвежью лапу мудрый сон.

Лишь тот, кто строит храм и мастерскую,
Кто знает белый страх и алый стыд,
Тот слышит мрака песню колдовскую

И золотую пляску света зрит.
Я тот, я зодчий тот, и я тоскую
В тени планет, веков и пирамид.

То Мефистофель шпагою змеиной
Утробу непроглядную рассек,
И выпрямился первый человек,
И облаков увидел он седины.

И белый день изменчивой личиной
Серебряную смерть ему предрек,
И синюю в стекле лазурных рек,
И темно-розовую в пасти львиной.

И грубым трауром крутых волос
От пяток он до темени оброс,
И он сверкнул углами глаз раскосых,

За сук он ухватился вековой
И, крепко сжав, как женщину, свой посох,
Смеялся над господней головой.

Смеялся над господней головой
Стеклянными от ярости строками
И сердце жаркое хватал, как камень,
И я кровавил лик вечеровой.

И звездных ран кровавый свист и вой
Струились всё жесточе и упрямей,
И голос ночи я услышал в яме,
И нож ее увидел я кривой.