Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

И вот живем мы без пастернака.
Не прогадали мы наверняка, –
Мак распустил свой пышный абажурик,

И стало от него вокруг светло…
Сынишка нашего соседа Шурик
В нем видит почему-то мира зло.

Ко мрамору, дыханья нет в котором,
Влечет меня неистовая страсть.
Огонь, что Прометей сумел украсть,
Несу назад небесным я просторам.

Вот всё, что схвачено добрейшим вором,
Химере огненной кладу я в пасть.
Чтоб в немоту конечную не впасть,
Я прах займу высоким разговором.

Острей резца перо перед концом,
И мрамора белей блестит страница,
И стих спешит бессмертия гонцом.

Пигмалион мне почему-то снится.
Мелькнула тень, к скале почти как птица
Он подошел с решительным резцом.

Он подошел с решительным резцом
К материи, застывшей без движенья
И ждавшей словно мысли выраженья,
Чудесно излучавшейся творцом.

Как будто спал Адам глубоким сном,
Не чувствуя ни ветра вдохновенья,
Ни легкого ножа прикосновенья,
Гулявшего в боку его живом.

Окаменевшее, быть может, чувство
И есть прельщающее нас искусство,
Увитое страдания венцом.

И мастер истину всегда находит,
Одушевляя хладный камень, входит
И в глыбу он с ликующим лицом.

И в глыбу он с ликующим лицом
Проник резцом, и с твердым матерьялом
Сраженье началось в сияньи алом,
Глаза поблескивали в беге злом.

Порхала мраморная пыль кругом,
Как битвы прах, под режущим металлом,
И на лице воителя усталом
Означился победный перелом.

Он песню пел, оружием владея, –
В его глазах стояла Галатея,
Вся в блеске волн, летящих в небосклон.

И, пышным опьяненный их простором,
В похолодевший мрамор глубже он
Врубаться стал, сияя влажным взором.

Врубаться стал, сияя влажным взором,
Он в камень с благородной белизной,
В которой чувствуется свет дневной,
Чуть видным выступающий узором.

Жгла мысль, – ужель в труде простом и спором
Она?.. И частого дыханья зной
Так теплотою обдавал земной
Безмолвный мрамор, что звучал он хором.

То музыка была частиц его,
То золотое пело вещество,
Железу как бы уступив с укором.

Но был боец вооружен мечом,
Ему сопротивленье нипочем,
Он камень бил с невиданным напором.

Он камень бил с невиданным напором.
Чем больше отбивал он вещества,
Тем четче образ выступал, едва
Заметный под окаменевшим сором.

Вот бедра, двум подобные амфорам,
Вот чаша живота, вот голова,
Таящая волшебные слова,
Несущие конец мудрейшим спорам.

А снежные вершины дивных плеч,
А реки рук, что могут ум увлечь
И сердце потопить в пучине ласки!

А два холма, что под волос ручьем!
Анатом камня, в свете вечной сказки
Он вскрыл его и жизнь увидел в нем.

Он вскрыл его и жизнь увидел в нем,
Суровый камень взрезал он, анатом,
И в чреве хладном, в инее мохнатом
Узнал он ту, что блещет ярким сном.

Она сияла морем, солнцем, днем,
Но так застыла в мраморе разъятом,
Что статуей была и в смело взятом
Свободном ракурсе как бы живом.

Он, полный неиспытанной тревоги,
Укрыл ее божественные ноги
Влюбленных губ живительным теплом.

И, сдерживая муки до предела,
Она недвижно в даль времен глядела,
Горящую пленительным огнем.

Горящую пленительным огнем,
Он обнимал ее и непрестанно
Молил, но холод мраморного стана
Он в самом сердце чувствовал своем.

Скакало сердце пламенным конем
И жгло всё тело, как большая рана,
А там всё было тихо, слишком рано,
И мрамор спал непробудимым сном.

Там было утро, зябкий час рассвета,
Когда земля нема и не согрета.
То был покой не трупа, а зерна.

Но бледный свет уж прикоснулся к сторам,
И Галатея юная ясна,
Как моря блеск, чьи волны в беге скором.

Как моря блеск, чьи волны в беге скором,
Она жила, но был неумолим
Ее покой, бездействием своим
Она томила, свойственным притворам.