Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Ты хочешь знать, зачем в дыму тысячелетий
Огни стихов горят, не греют никого,
И трижды трижды свят хулящий естество,
Творящий бред поэм и звезд влачащий сети.

Ты будь как небо нем, тоскующий на свете,
Туманом будь объят, кующий торжество,
И встань белей, чем яд, на всё гляди мертво,
За то что скучно всем, за то что всюду плети.

Кого зовет звезда в морозной пустоте,
Зачем урчит вода в пустынной темноте,
Куда текут они, планет пустые диски,

Поющие в ночи над черной мостовой,
Сжигают наши дни, качают купол низкий
Бродячие лучи пустыни мировой.

Петрарка, Дант, Шекспир, Ронсар, Эредиа, –
Тяжелый блеск имен, веселый звон созвучий,
Их радугой клеймен печальный и певучий
Бегущий круглый мир, паяц и судия.

Летучий снег порфир, предательства и путчи –
В безмолвный небосклон, созвездья бередя,
И в грохоте колонн вопят, и в бреде я
Беспечный вижу пир, бездонный и кипучий;

Воронкой вырыт ад, распластан Люцифер,
И в святости цитат, в кудрявых клубах сфер
Огонь встает над ним, как зыбкий меч запрета.

В последний круг вхожу. О, где ты, проводник,
К земному рубежу и ты главой поник…
О, будь везде гоним, опальный дух поэта.

Он наискось лежит и движется в орбите,
Одетый в синюю размеренную сеть…
Я золотой венок хочу ему надеть
На ледовитый лоб, на белую обитель.

Чтоб от сияния стал розовым медведь,
А злая кровь его – черней и ядовитей.
Суровые моржи, проворнее плывите, –
Сегодня мертвый лед – пылающая медь.

Ты, посоленная блудницами Гоморры,
Земля веселая, – на севере поморы
Бьют зверя частого, стреляя на авось,

На юге туарег охотится в пустыне.
То колесо звезды планетой пестрой стынет,
Качая тонкую невидимую ось.

Качая тонкую невидимую ось,
Разгоряченную как волос Вероники,
В глазнице голубой мятется глобус дикий,
Белея полюсом, пронзающим насквозь.

То белого зрачка протянутые пики…
О, холод ужаса, мне сердце заморозь,
Чтоб тело и душа подействовали врозь,
В разлуке музыки, а не в беззвучном стыке.

Пусть ветер времени, несущий по мирам
Жестокий смех мужской и сладкий женский срам,
Меня закутает колючими крылами,

Чтоб слово новое кометой пронеслось
И падало, как блеск, и капало, как пламя,
Как глаз, как яблоко, что кровью налилось.

Как глаз, как яблоко, что кровью налилось,
Планета пьяная повисла на спирали
Своей туманности. Столетья распирали
Ее тугой живот могучим соком лоз.

И вспух он пламенем священных вакханалий,
Веселым золотом распущенных волос.
То человечество, как символ, родилось
В широком замысле вселенской пасторали.

И козлоногие запели пастухи
На буйном празднестве клубящихся стихий,
В их злобной зелени, в трагическом их быте.

И веки красных зорь слипались вкруг земли,
И звезды падали, и племена текли
В саду бушующем дымящихся событий.

В саду бушующем дымящихся событий
Румянится наш мир под ветром роковым,
Вдыхает с воздухом он горьковатый дым
И сам становится реальней, деловитей.

Попробуйте один с самим собою выйти
На площадь дикую да крикнуть песню им,
Вас ветер отнесет в медвежий русский Рим,
Как птицу белую на берега Таити.

О, воздух осени, о ветер октября,
Дыханьем хаоса раздутая заря,
Кольцом коралловым застывшая в зените.

Земля, как яблоко, созрела, чтоб упасть.
Эй, вы, раскрывшие пылающую пасть, –
На червоточину материков взгляните.

На червоточину материков взгляните,
На язвы рваные мятущейся воды.
То блещут Хаоса горючие следы,
И путаница рек – его одежды нити.

Он скалами застыл, и нету знаменитей,
Чем водопад его жестокой бороды.
То лошадиных сил, не знающих узды,
Мильоны буйствуют в жемчужном мелините.