Евгений Лукин - Бал был бел

(И так далее, пока степь не кончится.)

А ты знаешь ли, что вчера,
окажись ты случайно близ,
на тебя в шесть часов утра
мог свободно упасть карниз!

А ты знаешь ли, что потом,
отступи ты на два шажка,
на тебя паровой каток
мог наехать исподтишка!

А ты знаешь ли, дорогой:
наступи ты на ветхий люк —
он под грузной твоей ногой
провалился бы — и каюк!

Не понять тебе, сколько раз
ты избег минут грозовых
до того, как тебя сейчас
переехал мой грузовик.

Не всегда бывает понят
мой словесный цирк:
пошутил, что судно тонет,
а сосед — кувырк!
Вот такие парадоксы,
массовый невроз…
Эй, верните танки в боксы!
Я же не всерьёз!

Ах ты, ястреб, феодал пернатый,
ты и на плетне — как на престоле!
С чем, дружок, пожаловать изволил
в наши огородные пенаты?

Грудь в кольчужке. Сверху — плащик тёмный.
Жёлтый глаз безумием окрашен.
Что же ты от гор и мимо башен —
прямо на плетень недоплетённый?

Здесь ни кур, ни кроликов ушастых.
Что ж ты смотришь, птица, в самом деле,
будто бы не я на той неделе —
ты приватизировал участок?

По́том по́лил, выровнял — и нате ж:
созерцают оком ястребиным!
Вот пойду схожу сейчас за дрыном —
моментально выправку утратишь!..

Не найдя ни уток, ни индеек,
на меня поглядывает ястреб,
мысленно скорбя: «В гражданской распре
этот завтрак сильно похудеет…»

На излёте века
взял и ниспроверг
злого человека
добрый человек.
Из гранатомёта
шлёп его, козла!
Стало быть, добро-то
посильнее зла.

Это март или не март?
Вымерзаю — и жестоко.
Свесил ледяной кальмар
щупальцы из водостока.
Стекленеющий мосток.
Обмороженные веси.
Заползти бы в водосток —
и обмякнуть, ножки свеся.

Когда блистательная Волга,
надменно мышцами играя,
как древнегреческий атлет,
войдёт в овраги и надолго
отрежет дачу от сарая
и от калитки туалет —
то что тогда?..

И в том, что сломалась мотыга,
и в том, что распалась телега,
и что на печи — холодрыга,
а двор не видать из-под снега,
виновны варяги, Расстрига,
хазары, наплыв печенега,
татаро-монгольское иго,
татаро-монгольское эго…

Ах ты, летопись-книга!
Что ни век — то напасть:
не татарское иго —
так советская власть!
Всяк охоч да умеюч
кинуть в небушко клич:
не Степан Тимофеич —
так Владимир Ильич…

Ах, страна моя страдалица,
где извечны повторения,
где ещё при Святославиче
намечали светлый путь,
где вовеки не состарится
ни одно стихотворение,
ибо ты, богов меняючи,
не меняешься ничуть…

Не позволяй эмоциям
расправиться с умом —
пойми, что подлый социум
сидит в тебе самом.
Бранится по-мужичьему,
до крайности сердит.
Охрану увеличь ему —
и пусть себе сидит.

Ах какая неудача!
Я не знаю отчего,
но жилось совсем иначе
до рожденья моего.

Ледники вовсю катали
голубые валуны,
а по тундре топотали
волосатые слоны.

Пробирались тростниками
под покровом темноты
с неприятными клыками
здоровенные коты.

А какие были крылья
у летающих мышей!
Только морда крокодилья
и ни шерсти, ни ушей.

И наверное к ненастью
громко щёлкал поутру
экскаваторною пастью
трёхэтажный кенгуру.

Был один у всех обычай
от громад до мелюзги:
если хрумкаешь добычей,
то не пудри ей мозги!

Даже самый головастый
и хитрющий гавиал
не цитировал Блаватской
и на Бога не кивал.

Врубишь ящик — там горилла
про духовность говорит…
Уберите это рыло!
Я хочу в палеолит!