Борис Коплан: Старинный лад. Собрание стихотворений (1919 - 1940)

Дорожки скрытые, о, сколько, сколько раз
Меня спасали вы от шумных-нудных встреч,
И в тишине глухой вели со мною речь
Осина, липа, дуб, ольха, береза, вяз.

Я посещу и вас, крестьянские дворы,
Спугну гусей и кур и скученных овец,
Введут ли там меня, как прежде, в погребец,
Чтобы спасти меня от тягостной жары?..

Певучие я вновь услышу голоса
И много вспомню вдруг я прозвищ иль имен,
И повесть скорбная из дедовских времен
Пройдет передо мной, как тучек полоса.

Не с этой ли горы Емелька Пугачев
Оглядывал простор саратовских полей
И, буйною гордясь победою своей,
Нетерпеливо ждал разосланных гонцов.

Здесь пушки вижу я, свидетелей борьбы
Помещиков степных с разбойничьим главой.
Тогда повешен был и прадед бедный мой
Мятежником лихим и баловнем судьбы.

Емелька был казнен. Но пугачевский род,
Пройдя через века, восстал в стихийный век
И на брегах святых великих русских рек
В дворцах и хижинах зажег переворот.

Квадриги пронеслись родной моей страны,
Столетьями мелькнув, – им нет пути назад.
Но, той же страстию объятые, горят
Потомки бледные великой старины…

Какой роскошный взмах косматых облаков!
И словно райских птиц непостижимый взлет!
И, к небу схвачена, душа твоя замрет,
Свободная от зла и от земных оков.

Ночь. Степь. Деревня спит. И только путь стрелой
Летит чуть видимый неведомо куда,
И в горнем храме одинокая звезда
Горит, небесный освещая аналой.

За ночью ночь и день за днем плывут-растут,
Все для меня равно мгновенны и легки:
Я их сбираю, словно в поле васильки,
И в память связываю лентою минут.

Прости, мой дом, опять ты без меня
Застынешь, сирый и разрушенный в глуши,
Но знай, что будут жить отныне две души,
Святую память о покинутом храня.

Как не хранить! Не ты ли охранял
Труды и дни того, кто в глубь веков проник,
Кто лучше всех познал российский мой язык,
Кто знал, что значит Русь и русский идеал.

Не тем ли, русские, мы славны и горды,
Что с честью выплыли из гибельных веков,
Что Русь избавили от варварских оков
Гостей непрошеных из Золотой Орды.

Татары! Горе нам! И села вмиг пусты,
И с воплем Русь бежит в заволжские леса,
И за селом село горит, и небеса
С землей сливаются в кровавые мосты.

Теперь смотрю кругом с саратовской горы
И вижу: там вдали рассыпался Увек
Равниною степной. На ней в татарский век
Сурово высились ордынские шатры.

А ближе – вот она, широкой полосой
Царица русских рек теряется меж гор.
Не ты ли, матушка, и счастье, и раздор
Вселяла много раз в стране моей родной!

Не по тебе ль ходил отважный атаман
На челнах расписных. Не ты ль хранишь утес,
Где он, разбойничьих и страшных полон грез,
Готовил вольности несчастливый обман.

Но все же ты теперь свободную волну
Победно мчишь чрез Русь и русским городам,
Покорным, как и ты, мятежности годам,
По-прежнему даришь несметную казну.

И я помчусь, как ты, свободная река,
Когда моя душа с душой слилась другой.
И снова зазвенят под расписной дугой
Все колокольчики под песню ямщика.

Нам замелькают вновь златистые поля,
Тысячеверстные, открытые ветрам,
И сладкой свежестью упьемся по утрам,
Когда росой лугов нас окропит земля.

Нам позабыть ли вас, о Волга, Жигули!
Вы снова верой в Русь наш воскресили дух.
И шума вашего так жаждать будет слух,
Когда мы будем жить вдвоем от вас вдали.

22 июля / 4 августа 1923 Саратов. Волга

Ты слышишь Лермонтовской грусти чарованье,
Нездешних песен благостный порыв,
И чувств нечеловеческий надрыв,
И на небесную обитель упованье?

Мятежным Демоном таинственно томим,
Он в горы уходил, чтобы молиться звездам,
И там слетал к нему Хранитель-Херувим,
Когда, измученный, он приближался к безднам…

Ты слышишь Пушкинской гармонии волненье,
И Музы царственной волшебную свирель,
И мирных струн классическую трель,
И чувств возвышенных небесное томленье?