Варвара Малахиева-Мирович - Хризалида

1890: «На 21 году возврат в Киев после письма Леониллы: приезжай, есть дело, которому можно посвятить жизнь (остатки партии народовольцев вербовали в Киеве молодежь)». «24-хчасовая в сутки работа разрушения старого мира. Ради нее мы спали на досках, ели то, что было противно, лишали себя самых невинных радостей — театра, катания на коньках, “обывательских” вечеринок». Девушки этого поколения «с мученическим экстазом приносили огромные жертвы — порывали все связи с родителями, с женихами, выходили замуж по указке главы партии» (правда, таких жертв М.-М. приносить не пришлось).

«22 года. Выход из партии (хотелось уже “дела”, а жизнь сводилась к изучению политэкономии и социализма)».

«На 24 году, не дождавшись “дела” и потеряв веру в начавшуюся распадаться партию — возврат под материнский кров в Воронеж» [23] В Воронеже жили друзья и родственники Малахиевых Полянские и Соловкины. . Еще один случай возвращения к матери: «испугало в Киеве предложение Макса Бродского стать во главе детского журнала. Этот предлагал вдобавок какие-то тысячи. Помню, с какой поспешностью собралась я тогда в Воронеж (к матери), чтобы прекратить все разговоры по этому поводу. (Может быть, в нищете своей испугалась и соблазна тысяч)».

В 1895* — 26 лет — «возврат к христианству — евангелизм, толстовство, интерес к армии Бутса [24] Т.е. к основанной в 1865 британским священником-методистом Уильямом Бутом (William Booth; 1829–1912) международной миссионерской и благотворительной организации «Армия спасения». , к неплюевцам [25] Неплюевцы — воспитанники и последователи богослова Николая Николаевича Неплюева (1851–1908), основателя Воздвиженской сельскохозяйственной школы и Крестовоздвиженского православного трудового братства в Черниговской губ. , к сектантству»; «гувернантство с целью побывать за границей (Италия)». «Первая картинная галерея в Милане, где я чуть с ума не сошла от потрясения

перед красотой Магдалин и Мадонн, перед человеческой Красотой, понимаемой именно так, как я ее понимала. Я — и Рафаэль, и Тициан. И Винчи. И еще — моя сестра. Мы были в высшей степени одиноки в нашем чувстве красоты в Киевском затоне, в среде, где по стенам висели приложения к “Ниве”» [26] 9 мая 1932. .

Обязанности гувернантки М.-М. исполняла в семье киевского миллионера Даниила Балаховского. «Меня почему-то высоко ценили и ожидали каких-то блестящих результатов от моего общения с детьми».

Жена Балаховского, Софья Исааковна, была к ней благосклонна, ее брат, будущий знаменитый философ Лев Шестов, стал ее близким другом.

За границей — «начало романа, не имевшего продолжения» с 22-летним юношей — Анатолием Васильевичем Луначарским [27] А.В. Луначарский, тогда студент Цюрихского университета, оказался в 1895 г. в Ницце вынужденно: из-за тяжелой болезни своего брата. См. его автобиографию: Луначарский А.В. Собр. соч. ( http://lunacharsky.newgod.su/lib/lenin-i-lunacharskij/avtobiografia-lunacharskogo-v-institut-lenina ). . «Главными действующими лицами в нем были — море, лунные ночи, весна, апельсиновые деревья в цвету». «И юность еще не любившего сердца — у него. И раненость сердца безнадежной любовью — у меня (4 года такой

любви, спасаясь от которой и за границу бросилась). Была с его стороны вдохновенная пропаганда марксизма. С моей — изумление перед его ораторским искусством и памятью (кого он только не цитировал наизусть!). Я называла его в письмах к Л<���ьву> Ш<���естову> “гениальным мальчиком”. Когда я уехала в Париж, а он остался в Ницце — каждый день приходило письмо с подписью: “Твой — Толя”. Но он не был “мой” — не моих небес. Не породнились души». Помимо этой и еще нескольких дневниковых записей («По одной записке Луначарского у меня в ГИЗе в 20-м году взяли, не читая, рукопись детской пьесы и выдали аванс»), остался обращенный к Луначарскому довольно беспомощный стихотворный цикл 1893 г. и включенное в настоящее издание стихотворение 1925 г. «Памяти Ривьерских дней».

Тогда же завязывается дружба с женой родного брата будущего наркома — известного киевского врача-психиатра Платона Луначарского — Софьей Николаевной. (Второй ее муж — революционер-большевик П.Г. Смидович.)

В 1896 — 27 лет — «разрыв с гувернантством — Париж (у богатой приятельницы)… Цель — знакомство с русскими революционерами <���…>. Осознание, что до революции еще далеко», не помешавшее, однако, при возвращении на родину М.-М. взять у Смидовича «запретные рукописи с печатью», следствием чего явился арест на границе и отправление в Петербургскую предварилку, где пришлось провести несколько месяцев. В Париже М.-М. влюбилась в женатого доктора, Андрея Ивановича Шингарёва. С ним и его сестрой и возвращалась в Россию. В поезде сестру Шингарева, «изнеженную и истеричную, уложили кое-как. Пришлось сесть тесно, прижавшись, друг к другу. “Давайте спать по очереди. Вы на моем плече, а я потом на вашем. У меня есть маленькая подушечка”. Это была наша первая и последняя брачная ночь. Без поцелуев и объятий, но в глубоком слиянии душ». Год разлуки. Потом встреча в воронежском селе Гнездиловка, где Шингарёв практиковал, а М.-М. «заболела тифом. Ему пришлось каждый день навещать меня… Я не хотела выздоравливать, не хотела жить без него. Не хотела и с ним (жена, двое детей) [28] В январе 1899 г. от внебрачной связи Шингарева с сиделкой больницы, где он работал, родился будущий выдающийся лингвист П.С. Кузнецов (см. его «Автобиографию», в которой он не сообщает фамилии своего отца, но называет его «известным земским врачом» и «общественным деятелем»: Кузнецов П.С. Автобиография // Московский лингвистический журнал. Т. 7. № 1. М., 2003. С. 156–157; благодарим Д.И. Зубарева за указание на этот сюжет). . И я выпила морфий. Но такую большую дозу, что она уже не могла подействовать, и не трудно было меня спасти». Вспоминая этот «роман» в дневнике 1947 г., М.-М. цитирует Случевского: