Александр Дольский - Анна. Роман в стихах

всегда смолчат об этом и о том

и в частности, что жили не в отеле.

Их приглашатели, чтоб более нажиться,

или, помягче скажем, сэкономить,

(ведь публики не много) селят их не в номер,

а по домам к знакомым верным лицам.

А там, общаясь плотно утром, днём,

мы разговоры длинные ведём.

И вот в какой-то час, уж ты изволь

и выслушай проблемы, горе, боль

хозяина. Тем более, тебе его беда --

уехал -- и забылась навсегда.

6

Я был порой немало поражён,

когда во внешне благостных семействах

шекспировские страсти повсеместно

таились в чувствах и мужей, и жён.

Трагедия их пряталась глубоко.

Среди машин, джакузи и других затей

их жизнь текла темно и одиноко

без близости их собственных детей.

Один успешный, важный бизнесмен

с красавицей женой и дочкой малолеткой

мне очень мудро плакался в жилетку

о жизни, как в тюрьме, без перемен

. Разводы эмигрантские -- сюжеты

для Метерлинка, Сартра, Пруста.

Жениться, выйти замуж снова -- так непросто,

что в ненависти делят общие бюджеты

супруги старые. А неприязнь, что свыше им дана,

уже привычка, вместо счастия она.

7

Бездарно был составлен мой маршрут.

Я из конца в конец Америки мотался.

Зато навеки в памяти остался

воздушный флот US -- надёжен, крут.

Взлетал я каждый раз и приземлялся

с непреходящим удивленьем и с тоской.

С умом построенный искусною рукой,

внизу ландшафт практичный расстилался.

Стояли домики, а к ним вели дороги.

Везде стоянки, стадионы, виадуки,

развязок мощных по лекалам дуги,

расчерченные симметрично, строго.

Цивилизация на нефти и законе

и благородном принципе странноприимства.

Правителям российским не запомнить

ни слов, ни сути этой. Лихоимство,

презренье к личности, к природе и к культуре

и грубость нашей свойственны натуре.

Но, правда, защищая принципы Свободы,

Америка унизила все страны и народы.

8

И так привык я к ежедневным перелётам,

что, как автобус, самолёт воспринимал.

Мой инструмент в футляре был не мал,

и я вручал его стюартовым заботам.

Я изучил, наверно двадцать пять аэропортов,

поскольку пересадок было много,

и повторялась кое-где дорога,

как рифмы женские в стихах Вордстворта.

Причём, напомню -- это было летом...

Благословенна Delta, что, увы, почила в бозе,

с почти бесплатным месячным билетом

"Stend by", что значит на подсадку, как в обозе.

Встаю я в шесть. Не ем, не пью совсем,

взлетаю в девять, а в тринадцать пересадка,

посадка в пять (в семнадцать), а начало в семь,

в двенадцать ужин. Завтра то же по порядку.

Я закалился, загорел и похудел.

Есть польза и бездельнику от дел.

9

И после месяца и взлётов, и посадок

мне был подарен пятидневный островок,

чтоб на Манхеттене я отдохнуть немного смог,

определив на август свой порядок.

Хозяин мой -- Сережа Богорадский.

Меня представил ему Миша Поляков --

мой друг и диссидент старинный ленинградский,

честнейший из нью-йоркских чудаков.

Жена хозяина во Флориде купалась.

Её кровать бесплатно мне досталась.

Хозяин же скрывался в Интернете.

Мне были по душе порядки эти.

И на второй или на третий день, не помню точно,

вдруг вспомнив встречу, я Андрею позвонил.

Он лаконичен был, но мил.

Сегодня выставка. И вот я еду срочно,

пока тусовка всё не выпила, не съела.

Конечно, шутка. Здесь другое дело.

10

На Пятой Авеню, где дом остроугольный,

на двадцать пятом этаже

(вот номер дома я забыл уже)

зеркальный потолок и интерьер свекольный.

Здесь три художника из северной столицы

неспешно, основательно, достойно,

без дилетантских фокусов отстойных

представили свои труды и лица.

Я грешен -- Модильяни и Пикaссо,

Уорхелл, Поллак для меня -- лишь бренд и миф,

а Тинторетто, Джотто и Ван Эйк -- прекрасны.

Умрёт искусство, их не повторив.

Квадрат Малевича -- афера толстосумов,

не понимающих в изящном ни черта.

Признаюсь -- я не знаю, где черта,

что отделяет аферистов от безумных.

В рисунке, в музыке, в поэзии и в танце

всегда загадочней и круче иностранцы.

Хотя Шаляпиным, Нижинским и Шагалом

Россия всем им фигу показала.

11

Покуда платят деньги за дерьмо,

оно родится и растет само,

и затмевает свет для истинных творений,

и замирает в непризнаньи нежный гений.

Всех демократий ахиллесовой пятой --

всех их основ моральных и товарных