Александр Дольский - Анна. Роман в стихах

поскольку варианты ощущений

всегда на грани грез и допущений,

и смысл изложенного до тебя, читатель,

дойдёт, как пожелает наш Создатель --

ad libitum, свободно, кое-как.

По-своему любой меня рассудит.

А большинство вообще читать не будет.

"Что он там пишет? Лучше б пил, чудак..."

Он прав. Зачем на Лире бескорыстно тенькать,

когда другие добывают деньги.

5

Ну что же -- в путь. Как и герой наш славный,

мы над Атлантикой, покачиваясь плавно,

плывем в La Gvardia из Франкфурта-на-Майне,

надеясь на успех. Но где-то втайне,

как любят русские -- заранее ленясь,

прикидываем, как бы отвертеться, даже

и сачкануть. Не в престо, а в адажио,

а лучше в темпе ларго, над трудом склонясь,

незримо для коллег и для начальства,

талант и силы в экономном ритме

отдать работе. Это повторить нам

бессчетно -- хватит риска и нахальства.

Быть может, кто-нибудь себя узнает в этом

портрете. Только после смены власти

у нас все менее причин ленивой страсти,

поскольку капитал и правит бал, и правит светом.

Чем больше подлости, порогов и ступенек,

тем меньше чувств и слез и больше денег.

6, 7, 8

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

9

Итак, Америка. Аэропорт прохладный,

жара грядёт с последним словом Exit,

и пограничник сладко-шоколадный,

высокомерный и ленивый. Это бесит.

Вот тут-то я его опять заметил,

как и во Франкфурте. Высок, опрятен, строен.

Хоть тёмен волосом, но взгляд особо светел.

Скорее просветлён. В движеньях, словно воин,

расчётлив. И особая поклажа

и характерная повадка нервных рук

напомнили мне залы Эрмитажа.

Вот где тебя я видел, милый друг!

Копировал он Рембрандта отлично.

Стоит столетья на коленях блудный сын.

А я бродил рассеянно один

среди "голландцев". Долго неприлично

стоял, разглядывая сына и отца.

Но он не повернул ко мне лица.

10

С тех пор фигура эта и движенья,

и кисти точные, невязкие мазки

застыли в памяти, притупленной круженьем

картин и слов, привычных до тоски.

И мне не нужно было дополнений,

расспросов, домыслов -- я чувствовал нутром,

волнением -- особым из волнений --

его вершины, что блеснут потом.

Какое счастье -- в воровской России

живут ещё святые мастера.

И высший свет -- и бледный, и спесивый --

не стоит ни мазка их, ни пера.

Работая упорно и безвестно

и поднимаясь духом до высот,

такой художник искренно и честно

талант, как весть посмертную, несёт.

Мы видим им построенное зданье

и воздаём. Обычно с опозданьем.

11

Увы, поэт, художник, композитор,

когда ты мастер и идеалист,

рисунок, строчка или нотный лист --

лишь ведомость награды паразитам.

Обман кругом. Твой труд поспешно делят,

награду до тебя не допустив,

и рвут, как плоть, строку, строфу, мотив,

года твои прибрав в свои недели.

И ты не смеешь слова произнесть.

Наглоголосые, бессовестные пасти

вокруг тебя в рудиментарной страсти

заставят позабыть покой и честь.

И всё, что ты трудом своим достиг,

наполнил мыслью, чувством и талантом, --

практичные разделят дилетанты

под сенью беззаконий и интриг.

Терпи, любимец ветреных Богов.

Ты -- пища серых. Твой удел таков.

12

.............................

13

На выходе, где двери-самостворы

раскрылись нам, и жар и смрад гоня,

под стоязыкий гам и разговоры

огромный синий вэн встречал меня.

И я, как дядя самых честных правил,

попутчику в нём место предложил.

"Андрей Северин", -- он себя представил

и жесткую десницу мне в ладонь вложил.

Я не спешил. И время не жалея,

хотя устал за длинный перелёт,

знакомца нового в районе Шипсхедбея

я высадил. Сказал он -- Здесь живёт

его коллега славный из Парижа,

что вместе с ним в Провансе год назад

творение вина в пейзажах рыжих

писал и пригласить к себе был рад.

Так жизни неожиданно, случайно

пересекаются, и возникает тайна.

14

Мне что-то странное нашёптывал Творец.

Меня влекли невидимые знаки...

Быть может, колдовали Зодиаки --

и видел я художника венец.

Наверно так. Но в звёздные глубины,

в смещенье дат, в зениты, в перекрестья,

сообразуясь с точностью и честью,

не стану окунать свои седины.

Всё было проще. В череде понятий

в раскупленный, непоэтичный век

нет места безрасчетности симпатий

в сердцах духовных, нравственных калек.

Меня же это чувство посетило

среди вельможных и лакейских рож.

В Андрее нечто изнутри светило.