Александр Дольский - Анна. Роман в стихах

влажнеет ветер, дождь идёт за ним.

Сентябрь -- начало нового сезона.

По сцене я соскучился за лето.

Хоть с каждым годом всё трудней занятье это,

не гастролировать -- не вижу я резона.

Та музыка, что прячется глубоко

в душе ли, в сердце -- сразу не понять,

меня, как перелётных птиц, влечёт опять

магнитом юга, запада, востока.

Я вспоминаю лучшие стихотворенья,

разыгрываюсь в день по пять часов...

Гитару в руки, двери на засов

и в новый путь. И старых повторенье.

Я -- Одиссей уже давным-давным-давно.

Но цель моя -- гармония, а не Цирцея, не Руно.

3, 4

. . . . . . . . . . . . . . .

5

И вот однажды -- ну, не правда ли смешно

и вместе с тем уютно от таких вступлений?

В один прекрасный день -- от этих повторений

наивных мы отвыкли уж давно --

по Староневскому, обняв её за плечи,

он провожал домой. Был первый час.

Она сказала -- "Эта ночь для нас.

Настало наше время. Так не станем же перечить

тому, что Бог нам предопределил.

Пойдём ко мне. Я к этому готова.

Вот мой подъезд... вот дверь моя..." Ни слова

Андрей не произнёс. Ему хватило сил

снести консьержа пристальное око,

три этажа и два ключа от двери.

Он ждал давно, не торопился, верил

в свою богиню искренне, глубоко.

И в первый раз её девическая дверь

открылась для любви, безумства и потерь.

6

Они, войдя в её уютный дом,

тотчас же к поцелуям приступили.

Вы так не раз, наверно, поступили,

читатель мой, и были правы в том.

Сказала вдруг она -- "Я в душ. Советую тебе

принять такие же простые меры.

Насколько мне известно, кавалеры,

как правило, подобны голытьбе.

Они не чистят зубы по три дня,

носков в постели часто не снимают.

А тела чистого вообще не понимают.

Но ты не сердишься?.. И ты простишь меня?.."

Она вела себя, как фройляйн Риппербана.

Спустила на пол платьице небрежно

и прочие немногие одежды

и посмотрела на него бесстрашно, странно.

И он увидел, как неопытна она,

растеряна и, в общем, влюблена.

7

Через минуту он шагнул за ней под струи.

От близости такой перехватило дух.

Всё обострилось -- осязанье, зренье, слух.

Вот так касается нас имя Божье всуе.

Ладонью с мылом он ей гладил грудь, живот,

другой спустился чуть пониже стана,

губами приникая неустанно

к щеке, к виску, к глазам. Упругий свод

холмов незагорелых легкою рукой

он обводил в предощущеньи обладанья

и принимал её ответные старанья,

и прикасался плотью, потерявшей свой покой,

к её бедру, к янтарным куполам,

что подпирали талию изящно --

по форме -- яблоко с полоской пополам,

анис на ощупь твердый, настоящий.

И наконец прильнул к её губам.

И струи ласково текли по их телам.

8

И целовались они долго, безмятежно,

губами жаркими следя рельеф зубов, и в рот

вникая языком и изучая каждый поворот

любимой глуби осторожно, жадно, нежно.

Как будто с плотью плоть желала поменяться,

перемешаться, перепутаться, сойтись,

чтоб вместе воспарить в иную высь,

постичь её и в ней навек остаться.

Сошли они из душа, промокнулись тканью,

одновременно думая, что высший смысл существованья

их на земле так просто найден наконец.

Всё прошлое исчезло, растворилось.

В секундах этих их судьба творилась.

И шли они как будто под венец

к постели девственной, к легчайшим ароматам,

к её холодной акварельной чистоте.

Сердца стучали на высокой частоте.

И Бог светил им глаз своих агатом.

9

Они легли. Он царственной десницей

ей перси нежные, упругие ласкал.

Она дрожала, длинные ресницы

раскрыв. -- "Ты не боишься?" -- он сказал.

"Нет, не боюсь. Не знаю... я... я в коме.

Не знаю, кто я, ничего не помню..."

Движеньем осторожным, чтоб не ошибиться,

он воспарил над нею, словно птица,

и, как колибри в пламенный цветок

нежнейшим жестом вводит хоботок,

вошёл в её секретную обитель

и замер в ней. Она подумала -- "Учитель.

учи меня любви". Потом забыла мысль.

Вообще все мысли тут же прервались.

Она глаза закрыла, сократив дыханье,

чтоб превратиться лишь в одно желанье --

настолько для него желанной быть,

чтоб мог он с ней весь мир вокруг забыть.

10

Как удаётся это им -- я не пойму.

Но женщины любимые подчас

так абсолютно подчиняют нас,

что нам помыслить грех -- зачем и почему.

Наверно, так Господь задумал наш Всеблагий

и игр теория и "Метод Монте-Карло"

ему знакомы. Большинство бездарно