Макс Армай - 33 Буквы

Там, где солнце ткёт дожди ветра пальцами.
Там, где тучи вечно бродят скитальцами.
Там, где свет дневной — лазурью тонкою.
Обрету я — сам себя — песней звонкою.

Сижу и жду. Смотрю в окно.
А там — темно уже давно.
А там — проливши кровь-закат,
На блёстки звёзд был день разъят.

Ухмылкою кривой — луна.
Как клочья мрака — облака.
И лес — как чёрное пятно.
И ужас зрит в глазное дно.

Вот сердца оборвалась песнь.
Я чувствую. — Оно уж здесь!
На миг застыло у двери…
О, волшебство, не подведи!

Слишком много того, что есть.
Слишком мало того, что будет.
Жизнь, порою — сама себе месть,
Где виновник всему — неподсуден.

Жизнь не впишешь ни в круг, ни в овал,
В пентаграмму, и даже геоид.
Жизнь — почти перманентный скандал
Между духом и тем, в чём он бродит.

Жизнь — свобода, себе вопреки:
Воля духа, иль вольница плоти.
Но хоть это, хоть то избери,
Часть навечно — на эшафоте.

Лишь поклонник златых середин,
Чей удел — встречать день на восходе,
Обречён, до глубоких седин,
У природы и бога быть в моде.

Прочь хотел я. — Да так и не смог!
Я молчал — но кричал между строк.
И хоть знал, что так больше нельзя,
Был лишь пешкою против ферзя.

Это рвалось, как буря в дверь.
Меня, к чёрту, сорвало с петель.
И свой дух разметав, словно прах,
Потерял я, пред совестью, страх.

Но меня и сильней, и мудрей,
Ты мне воду дала, а не хмель.
Пусть горчит! — Видишь? Пью я до дна!
Не сердись и прости меня!

Лишь на мгновенье, вспышкой, страх:
— Туда ли я иду?
Кривой усмешкой на губах,
Сознанием — в бреду.

Как сто картин, в одном холсте,
Лежал на слое — слой,
Сто судеб — на одной судьбе,
Чтоб быть, в итоге, мной.

Единством спаянная ложь,
Где правда — часть вранья.
Холодный пот и злая дрожь —
— А что, коль нет меня?

И тонкий срез, что поперёк,
Сквозь плёнки бытия,
Субъектным вектором времён —
— И есть, всего лишь, я?

Кто-то захлопнул дверь.
Кто-то подвёл черту.
Что же, мой друг, теперь?
До встречи, в тёплом аду!

Солнца пылающий зев.
Закатны края небес.
На пару минут присев,
Я небу шепчу. — Я здесь!

А, может, лишь просто себе.
Ведь небо — всё тот же я.
Я, кажется, понял, вполне,
Что мир — только часть меня.

Всё точно, как поведал Данте:
Вот черти, грешники, котлы.
В дешёвый фарс, пусть и бесплатный,
Не верю я, не веришь ты.

В раю томились мы от скуки,
А тут, напротив — балаган,
Где Сатана — с душой Иуды,
Маньяк, на почве христиан.

Противно, гадко, безнадёжно. —
— Да разве к этому мы шли?!
Что рай, что ад — одно и то же —
— Лишь бездна бреда и тоски!

Гладя кошку, в кресле, у камина,
Нежным голосом о чём-то напевая,
Каждый вечер ждёшь — вернётся милый,
Из далёкого, неведомого края.

Ветер скрипнет старою калиткой,
Или путник мимо проезжает, —
— Вздрогнешь, вскинешься, с тревожною улыбкой,
Сердце сладостно в надежде замирает.

Только вечер, как и все, что прежде,
Завершится также одиноко.
С каждым днём смеёшься ты всё реже,
И всё чаще смотришь на дорогу.

Занавес ночи поднят.
Будильник дал третий звонок.
Встаю — роль свою я помню,
До самых последних строк.

Не знаю — ни автора драмы,
Ни то — жив ещё режиссёр?
Свет солнца здесь — вместо рампы,
А жизнь — театральный декор.

Играю, почти через силу.
Живу, каждый день — на бис.
Но бросят цветы — лишь в могилу,
Где гроб будет — вместо кулис.