Макс Армай - 33 Буквы

Сквозь тьму небес прочерчен ложный след —
— Звезда кровавая, с зловещей бородою.
И как и раньше, раз в полтыщи лет,
Мне путь открыт в неведомое мною.

Но призрачно колеблется звезда
И тень бросает на мою дорогу.
И я боюсь, что также, как всегда,
Я не приду ни к дьяволу, ни к богу.

И словно узник, заточённый в мир,
Я задыхаюсь, не найдя иного.
Я рвусь туда, где был бы не один,
Но всякий раз, судьбой обманут снова.

У мира тёмная душа,
Что каждому даётся ношей,
Кто, только лишь начав дышать,
Стал бугорком на его коже.

Она, как смутная вина,
Лишает каждого покоя:
Мир, жаждая познать себя,
Себя же режет сам до крови.

Страданием наполнив миг,
Он постигает себя в боли.
И только, кто им позабыт,
Пьёт счастье от земной юдоли.

Июнь, в конце, расплавился под солнцем.
И жидким золотом дразня остатки бурь,
Края времён, словно пространство — Морзе,
Преодолел и перетёк в июль.

Но небеса и там пылали тоже,
До цвета белого нагревши синеву.
И от ожогов на нежнейшей коже,
Уже июль метается в бреду.

Времён крутящийся волчок.
Судьбы безжалостный сачок.
Закручен, пойман, скомкан в мяч,
В безумный смех и горький плач.

Мгновенье — в толщине веков.
Звено — в цепи стальных оков.
Как холод смерти на губах,
Несу свободу я и страх.

От счастья хоть и не бегу,
Но гнёт судьба меня в дугу,
Чтоб каждый выкрутив сустав,
Вновь убедить, что я не прав.

И в клокотаньи бурных чувств,
Мне мир — заботливый Прокруст:
Обрежет всё, словно изъян,
То, что не входит в его план.

Но где-то, в смутной синеве,
Обещан я иной судьбе,
Чтобы опять, сквозь страх и боль,
В который раз, начать всё вновь.

Стучали глухо молотки.
Лопаты землю грызли.
Весь день ворочал я столбы,
Словно дурные мысли.

И из моих кипящих пор,
Как пот, сочилось время.
Я городил с задов забор,
По прихоти соседа.

Да нет! Сосед тут не причём.
Он в этом был, как милость.
То жизнь — на ногу, кирпичом,
Иль, как необходимость.

Она, пристав, словно репей,
Или, как март к мимозе,
Прибила стайкою гвоздей
Меня к унылой прозе.

И так, до ночи протерзав,
И тело бросив боли,
Затем сказала. — До утра!
Пиши, пока на воле.

Воздух полниться зноем.
Ветра мёртва рука.
Дождь, унылым изгоем,
Прочь увёл облака.

Даже ночью прохлада
Избегает окна.
Жар библейского ада
Входит пеклом в дома.

И расплавленной каплей
Выпав из бытия,
Я остыну, едва ли,
К солнцу нового дня.

По улице порхают феи.
Легки, как в небе облака.
И смех их даже веселее,
Чем звон весенний ручейка.

Юны, беспечны, всем довольны.
Прелестны, как сама мечта.
И я — как мрачный гном, подгорный —
— На них взираю из окна.

Увы, мне подарили душу,
Что как осенняя хандра.
Вот и брожу, унылой клушей,
Не знаю сам, в каких мирах.

Пусть ночь звездой мне подмигнёт,
Луну же — как язык,
Раскрыв в улыбке чёрный рот,
Покажет мне на миг.

Из облаков её уста.
Изгибы губ — мягки.
Припасть бы к ним, да вот беда!
Они — так далеки!

И дразнит, дразнит меня ночь:
Лишь солнце гасит свет,
Любви любимейшая дочь
Опять мне шлёт привет.

И так измученный тобой —
— У ночи твой ведь лик, —
— Я в сон скрываюсь с головой,
Чтоб не сорваться в крик.

Я вздохом, на чьих-то далёких губах,
Я ветром, сквозь шорох листвы,
А, может, лишь тенью в запутанных снах,
Вернусь из иной глубины.

Расставшись с дыханием жарким огня,
Из тела погасшей звезды,
Я в мир этот, каплей случайной дождя,
Когда-нибудь буду пролит.