Екатерина Михайлова: Игровая комната. Книга стихов

Весна-весна, почётный ловелас, —
смеётся в телефон, зовёт на танцы,
из кожи лезет вон, чтоб я велась,
чтоб ты — остался.

Так рассыпает стук от кастаньет,
не глядя, галки ставит в каждом пункте;
неважно, мол, что вас пока что нет.
Вы — будете.

просто, из ниоткуда, пришёл ко мне
и протянул ладонь, а потом исчез
просто осталась смотреть, прислонясь к стене,
как пляшут тени и вещи теряют вес

просто, без предисловий, при свете дня
кнопку нашёл нужную и нажал
просто, как хилер, перекроил меня
только одними ладонями, без ножа

что мне за дело — ангел или мясник;
было бы интересней узнать о том,
кем я вернулась домой после встречи с ним, —
кто я теперь,
кто я теперь,
кто

Если закручен в жгут,
загнан в четыре стены грозой,
замкнут кольцом маршрут
в ежедневной мелочной кутерьме —
не слушай, что там поёт
то ли Мэри Поппинс, а то ли Цой:
переменится ветер, мол,
мы ждём перемен.

Просто залезь на крышу,
раскинь руки (какой зонт?!),
слушай, смотри на трещины, сполохи и огни;
соединись с кровотоком молний,
выдохни свежий озон —
и перемени ветер.
Перемени.

Что во мне от тебя?
Эта едкая, злая спесь,
и заливистый смех, и печаль — только первый сорт;
это «завтра не будет — давай уже прямо здесь»
и дурная привычка правду лепить в лицо.

Твой тяжёлый удар и медленный твой замах,
твой прицел во взгляде и сажень твоя в плечах.
Я, представь себе, огребаю теперь сама
это всё, от чего привыкла тебя защищать.

Даже тело моё — нет, ну видно же! — твой заказ;
каждый, кто его обнимал, очевидно, вор.
Что во мне своего, кроме цвета волос и глаз,
где искать себя
(да, а главное — для чего)?

Как забудешь того, кто один тебя вылепил,
раскроил и прошил, и выпустил в небеса?
Вот уж посмеялись бы те, кто меня любил,
если б знали, кого любить им приходится.

Я не женщина, я — солдат твоего полка,
я намного более ты теперь, чем ты сам;

я ношу под резинкой шёлкового чулка
то перо,
которым ты меня написал.

будь ты хоть доброй феей, хоть первой леди,
будь хоть сама обольстительная Лилит —
он всё равно часа через два уедет,
у него в кармане лежит билет.
всеми лёгкими принимаешь весенний ветер,
и не болит, пока ещё не болит

в зимний ботинок прокрадывается водица,
поздно перевоспитывать и лечить, —
дикая, близорукая прямо с детства:
видишь свет — и идёшь, идёшь на его лучи

если что-то и стоит подсчитывать —
это удары сердца;
как же сегодня часто
оно
стучит

я лежу на дне с невозмутимым видом
подводной мины
он мерцает звездой на небе
в нас всё выдаёт родство
пока он брал свои высоты —
я измеряла свои глубины
вместе мы совершенное существо

яркий широкий всплеск на границе воды и суши
мощный взрыв — самую красочную из картин
с побережья увидят туристы
всем без этого было бы лучше

но как лучше мы не хотим

Всё для тебя —
эти улицы и мосты,
все эти горы, гордый мой эдельвейс,
мир этот безымянный, безумный — весь;
радуйся жизни, как это умеешь ты.

Всех приручай, кого хочешь, мой братец Лис,
чтобы потом их — хоп! — и в терновый куст;
делай всё, чтобы чувствовать жизни вкус, —
сталкивай своих женщин,
после — за них молись.

Пусть любая дорога покорно лежит у ног,
пусть подойти боятся на шаг семь бед.
И наконец-то найди такую же, по себе, —
чтобы ты не был так вызывающе одинок.

С календаря по утрам обрывай листву;
только впёрёд, не смотри,
что останется за спиной.

Раньше просила —
происходи со мной.
Сегодня просто прошу тебя —
существуй.

Нет, герой, продолжений не будет.
Нет, мы не в ссоре.
Да, пожалуй, — наш быт одинок, и убог, и сир;
да, с тех пор, как роман окончен, мы оба стонем —
всё на свете бледнее и хуже, чем эта история, — но
я не стану писать продолжения, не проси.