Антон Дубинин: Outre Mer

Ангел мой Смиренье, шли меня вперед,
Разожги светильник, ведь туман окрест.
Рыцарь Адемар не отирает пот,
А Тивериада все равно падет,
Но у Адемара меч похож на крест.

Ангел мой Отвага, заслони щитом —
Стрел не отведет он, но напомнит весть.
Рыцарь Адемар хватает воздух ртом,
Брат его, изранен, падает ничком,
Но у Адемара время еще есть.

Ангел мой Надежда, мир вокруг горит,
Дай же мне при свете прочитать слова.
Рыцарь Адемар пленен и позабыт,
Граф его оставил, щит с гербом разбит,
Но у Адемара есть душа жива.

Ангел мой Отвага, не по саду роз
Ты идешь навстречу, бел, а может, сед.
Рыцарь Адемар зарыт как дохлый пес,
Так, без отпеванья, без надгробных слез,
Но у Адемара больше страха нет.

Рыцарь Адемар сокрыт от смертных глаз,
Он совсем ушел, и Бог пребудет с ним.
Выступаем завтра, отдан был приказ,
Ангел мой Страданье, не касайся нас,
Если же коснешься — не скрывай свой нимб.

Божья стрела
Из горнего града,
Помедли, умолял
Я, быструю, ее:
То моя была
Возлюбленная радость,
Я же ее звал —
Золото мое.

Но все же во плен
Влекли королеву,
Ветер утекал,
Да не в паруса,
И будь благословен
За милости гнева,
Я так же повторял,
Да лгал в небеса.
Находит, кто искал,
Что свято, то свято,
И облака неслись
Близ борта моего.
Вставали среди скал
Стены Маграта,
А дальше — ТриполИс,
Но проку-то с того. [3] Англо-аквитанский маршрут 3-го Крестового Похода (очень героического, но Иерусалим все равно не освободили.)

В город меж гор
Путь был неблизкий,
Вехами сиял —
Внятен их язык:
Там был костер
Брата Франциска,
Тут у камня спал
Брат Доминик.

А та стрела
Промедлить могла ли —
Ведь на оперенье
Имя моё.
Лишь лететь могла,
Куда и послали,
И несло смиренье
Ее остриё.

Гончая небес,
Путь чертит сокол,
Крест его тени
По лицам бьёт.
Золото мое
Теперь высОко,
В Божьем домене
Золото моё.

— Мессир, скажите, где Робер, ваш брат,
Что безрассудной доблестью богат,
Чей маленький отчаянный отряд
Вперед рванул и повернет навряд?

— С ним все в порядке, — мне король речет,
А по лицу его вода течет —
Не то недавней битвы горький пот,
Не то поток иных соленых вод.

— Но все же, сир, где ваш отважный брат,
Как скоро собирается назад —
В сиянье славы от Мансурских врат
Иль покаянно опустивши взгляд?

— Он с Господом, — ответствует сеньор,
И так спокоен королевский взор,
Как будто он провидел с давних пор
Исход войны, целительный позор…

И вслед за ним увидел я, монах,
Так ясно, как бывает не во снах —
Синь смертную на синих знаменах
И бичеваний кровь на раменах…

И плакал я — как все, кто там стоял —
О брате короля, что ныне пал,
И о пути в далекий белый сад
Среди пустынных палестинских скал.

В небе света нынче нету,
В небе бродят дымы.
Пламя в стенах Маарета,
Пламя, пилигримы.
А над городом, над нами,
В башне, не иначе,
Граф Раймон глядит на пламя
И, наверно, плачет.
Сердце хочет смерти красной
В умиранья зиму,
Злой дороги, злой, опасной —
К Иерусалиму.
Разрушенье — Божье дело,
Жар навроде мессы,
Где в руинах башен белых,
Корчась, гибнут бесы.
Если б в пламени нетленном
Дольше оставаться,
Если б только на земле нам
В людях не нуждаться!
Но пока с востока ветер
В лен зовет Господен,
Нет иных людей на свете,
Я почти свободен…

Так и жить бы, умирая
За святую веру,
И смотреть, как птичья стая
В небе дымно-сером
Из зимы стремится в лето,
Указуя мимо
Острых башен Маарета —
К Иерусалиму…
Что Ты, Христе, бедным прочишь,
Мне скажи хоть слово —
Вдруг не подвига Ты хочешь,
Вдруг — чего другого?

Средь густых французских трав ли,
В Стран-За-Морем зное
Что же плакал я о графе,
Если Царь со мною?
Кто страдал, идя от мира,
О мирской о плате —
Что ж ты ждал, паломник сирый,
Божьей благодати?..

От стены упал осколок,
Пламя крошит горы.
Пусть не спросят, чем так дорог
Был Раймону город,
Пусть не спросят, что ж так долог
Был наш путь, которым
В жаре бдений и видений,
И любви, вестимо,
Мы ушли путем падений
К Иерусалиму,