Филарет Чернов - Темный круг

Присесть на холм земли сырой, —
Бескрестный он.
Его покрыл бурьян глухой,
Как темный сон.

Не говорить. Зачем слова?
И что сказать?
Закрыть глаза. Вздохнуть едва,
Чуть слышно: «Мать».

Пора. Уже стихают страсти, —
Едва слышим их темный зов:
От их освобождаясь власти,
Я новый мир принять готов.

Готов принять я тихий шелест —
Увядших листьев кроткий вздох;
Всю вечереющую прелесть
Бегущих к вечности дорог…

Прими, прими без содроганья
Последний вздох, душа моя,
Все пережитые страданья
Как лучший дар благословя.

Шепоты, шорохи ночи
В бледном сиянье луны.
На воспаленные очи
Не опускаются сны.

Жарко нагрета подушка,
Тело все в липком поту.
Шамкая, бродит старушка
В призрачно-лунном свету.

«Матушка, ты бы уснула,
Я же не в силах уснуть». —
Муха лампаду задула,
Смерть хочет душу задуть.

«Выпей, родимый, водицы,
В церкви священа она». —
Кто-то, листая страницы,
К печке идет от окна…

«Матушка, кто там читает, —
В белом у печки стоит?!» —
Тяжко старушка вздыхает,
Свечку затеплить спешит.

Вспыхнуло пламя-сердечко,
Кинулись тени в углы;
Выплыла белая печка
Из убегающей мглы, —

Крашеный пол выступает:
Васька, котенок живой,
Шарик бумажный катает,
Сам развлекаясь с собой.

Измучен сменой настроений,
Хотел бы волей неземной
Остановить тщету волнений, —
Приять божественный покой; —

Проникнув в таинство покоя
До сокровеннейшей черты,
Так посмотреть на все земное,
Как смотрят звезды с высоты.

По седин а м моим ползет
Ленивый будний день…
Кто там меня без зова ждет,
Поникнув на плетень?

Дымит лесок — не лес большой, —
Овял, очах и слег.
Кто это там с пустой кошмой
Туманит у дорог?

Кто это там устал цвести
И будто нем и глух,
И мне ни здравствуй, ни прости
Сказать не может вслух?

Уходит солнце, пламень остужая
Своих лучей. Не жарко, не светло.
Прохладных вод чуть зыбится стекло,
Два солнца в них — два лика отражая.

В лесу простор и светлость, но пустая,
Как будто здесь бессмертие прошло,
И душу взяв, и тело, и тепло,
Оставило лишь мертвый отблеск рая.

Но сердцу жаль… жаль смертного тепла, —
Мятущейся земли горячей силы!
И светлость мне бесплотных не светла,

И райские селения унылы.
Я сын земли, рожден земным теплом,
И жажду я бессмертия в земном.

Далеко зазвонили к вечерне…
Над полями плыла тишина…
И все выше, все глубже, бессмертней
Голубая росла вышина…

И вечерние звезды дрожали
В голубой, в голубой тишине…
Была радость в закатной печали,
Было счастье в затихнувшем дне.

Пело сердце чуть слышно, устало…
О чем пело? Не знаю, о чем!
Только знаю: не мука звучала
В замирающем сердце моем.

Уходил я без жалоб, без стона…
С тишиной в тишину уплывал…
Тихий трепет далекого звона,
Как родного меня провожал…

Все громче детства голоса,
Все ярче милых лица.
Младенческие небеса,
Младенчество мне снится.

Бегу росой по зеленям,
И сам росист и светел.
Качель небес вон там, вот там —
За пашнями заметил; —

Спустилась там: скорей! скорей!
Перебегу ли пашни?..
Ах, все росистей, все синей, —
И радостно, и страшно!

В полночный час над Библией склонясь,
Над книгою, идущей век от века,
И в мглу времен душой переселясь,
Я чувствую величье человека.

Там жизнь прошел он таинством живым,
И было все ему — святыня:
Огонь и воздух, свет и дым,
Зыбь моря и песков пустыня.