Филарет Чернов - Темный круг

В голубеньком платьице, бледная,
Совсем еще девочка ты.
На левом виске, чуть заметную,
Кровь грустно покрыли цветы…

Мерцала ты личиком трепетным
И чистым, как божья слеза:
На жизнь — на Страшное Стретенье, —
Открылись святые глаза

И в бездну глядели, как в светлую,
Безоблачно-синюю высь…
Лежишь ты распятой под ветлами,
Что горьким крестом обнялись…

Над Тобою небо синее,
Как Твоя улыбка ясная.
Кровь стекает голубиная
С тела девственно прекрасного…

Ты страдалица безбольная,
Муку в радости приявшая.
Ты — в неволе муки — вольная, —
Небом плен земли поправшая…

Заливалось солнце кровию
Заходящей, дымно-алою…
Ты к Распятому с любовию
Жениху текла… со славою.

На ресницах звезд мерцающих
Слезы плавились страдания,
А в глазах Твоих прощающих
Пела радость упования…

Зорно солнце обагрилося
Восходящей кровью алою…
Ты предстала, Ты явилася
К Жениху-Христу со славою…

Ты пришла сегодня не такой,
Как бывало раньше приходила.
По моей руке своей рукой
Ты не так, как прежде, проводила.

Я не раз подметил, как в очах
Появлялась тень печальной скуки;
И в твоих ласкающих речах
Слух ловил неискренние звуки.

Нет, сегодня ты не так близка!
На тебя смотрю с немым укором:
Не дрожит в моей твоя рука;
Смотришь ты далеким странным взором…

Ты сегодня скоро собралась, —
Одевалась нервно, торопливо…
Даже, странно, мне сказала «вас»,
Но сейчас же рассмеялась живо…

Я любил, прощаясь, задержать
Между рук своих твою, сжимая, —
А сегодня еле мог пожать, —
Вся, как тень, прошла ты, ускользая…

Но когда ушла ты от меня, —
Стало все понятно и… бездонно…
Всю я ночь, не потушив огня,
Думал, думал, думал напряженно…

Засохла жизнь. Теперь открою я
Души моей гербариум печальный: —
Вот первый мой цветок — Любовь моя,
С ее мечтой, с ее заветной тайной.

О, мой цветок — восторг моих очей,
Источник слез, блаженства и мученья, —
Ты первый вздох прими души моей
И первое мое благословенье!

Второй цветок, то ты — Мечта моя —
Я твоего не пью благоуханья:
Ты так истлел! Тебя коснуться я
Боюсь рукой… О, хрупкое созданье!

Ты счастие мне в жизни заменял,
С тобою знал я дивные мгновенья,
Ты сладок был, ты так благоухал, —
Прими и ты мое благословенье!

Надежда — третий чудный мой цветок,
Смерть и тебя безжалостно сжигает…
Но все ж хранит чуть влаги стебелек,
И лепестков семья не облетает…

Ты дорог мне живучестью своей,
Ты до конца даешь благоуханье.
Благословен и ты душой моей,
Тебе мое последнее дыханье.

О, Вера — ты цветок последний мой, —
Я на тебя смотрю с тоской угрюмой:
Ты горек мне, засохший стебель твой
Волнует ум мучительною думой…

О, как ты был священен, сердцу мил!
Но я тебе не шлю благословенья:
Ты небо взял, а на земле лишил
Последнего святого утешенья!

Улица.
Сумрак.
Медлительность.
Тишь.
Слух еще ловит отзвуки дня.
— Что ты, великая, идущая на меня,
В безднах таишь?
Вот ты прижала тени к земле
Зданий громады — хаос во мгле.
Тихо я…
Таю…
Едва различим…
Все, что я знал, разлетелось, как дым.
Страшная высь!
Немые огни!
Канули в бездну протекшие дни.
Все на великом — на Том Берегу.
Нет, я с тобой совладать не могу!

Все тают дни в недвижном зное;
Исчахла рожь, трава, цветы;
Кипящей лавой налитое,
Стекает солнце с высоты…
Хотя бы ветра дуновенье!
Повис над полем смертный сон;
Дрожа, от бедного селенья
Унылый в небо поплыл звон…
Погостной церковки ограда
Закопошилась муравьем;
Хоругвей медные оклады
Заколыхались над селом.
И выплыл люд, вспыля дорогу,
К стадам на луг и стал, как вкоп.
И тихо к огненному богу
Запел молитву старый поп.
Дрожащий голос плакал в небо,
Мычало стадо в полусне;
Вздыхал народ в тоске о хлебе,
А небо… плавало в огне…
Побрел народ, пыля дорогу,
К селенью бедному, как сон…
Взывая к огненному богу,
Дрожал, стонал и плакал звон…