Сергей Рафалович - Пленная Воля

Дышит в окна теплый май,
разгораются Стожары,
и жужжит светляк-трамвай,
вылетая на бульвары.

Хищник злой — раскрыл мотор
ослепительные очи,
и выходит на дозор
месяц — верный сторож ночи.

Сон покроет, словно щит,
тех, кто прошлым днем доволен.
А для бдящих зазвучит
звон нездешних колоколен.

Пыль, пустынно, пышет зной.
Город замер — от жары ли?
Раскаленной пеленой
воды Сенские застыли.

Дремлют чутко тут и там,
словно ждут во сне чего-то,
Триумфальные ворота,
Opera и Notre-Dame.

Только фура, грохоча,
грузно катится куда-то,
и блестит из-за плеча
штык уснувшего солдата;

да подъемля вихрем пыль
и скользя по плитам серым,
пролетит автомобиль
с ординарцем-офицером.

Близок вечер. Зной и тишь.
День пройдет, как день вчерашний.
Что ты видишь, ты, что бдишь
там, на Эйфелевой башне?

Прорезая синий блеск,
кто в поднебесье несется?
что за странный гулкий треск
над Парижем раздается?

Буйных отроков игра?
отголосок дальней брани?
Иль сегодня, как вчера,
немец прибыл на биплане?

Черной точкой промелькнет,
беззащитных в прах уложит?
и плюется пулемет,
но попасть в него не может?

И опять, как в прошлый час,
город замерший недвижим,
и прожекторы сейчас
засверкают над Парижем.

Занавешенные окна,
ставни, замкнутые плотно,
ветер, дождь, ночная марь.
Ни моторов, ни трамваев,
только кое-где мерцает
непогашенный фонарь.

Мрачно, зябко, неуютно,
протянулися, как сукна,
продожденные торцы.
Все мертво, как на кладбище,
та же жуть враждебно рыщет
сквозь лачуги и дворцы.

Средь немых просторов сиро,
ждешь и в бурю цеппелина,
не боишься, но спешишь
в дом знакомый, к людям, к свету,
где насиженное место,
где тепло, уют и тишь.

Ах, не страшен враг свирепый,
не беспомощно воздеты
к небу робкие мольбы.
Только б сгинул призрак черный,
глухо каркающий ворон
неразгаданной судьбы.

В урочный час, под сенью полуночной
цветет цветок и указует клад
невидимый и недоступный людям.
Не жди чудес, но знай: не будет чудом
твоя удача, если в час урочный,
искатель бдящий, станешь ты богат.

В урочный час, как папоротник алый,
цветет в душе таинственный цветок
мгновенного и вещего прозренья.
Не пропусти короткого цветенья,
не спи, но бди, как в полночь на Купала,
чтоб в час урочный срок твой не истек.

Если б ты могла заснуть,
как царевна в сказке,
чтобы мне когда-нибудь
поцелуем разомкнуть
сомкнутые глазки,

был бы мне не тяжек труд
в скорби многодневной,
ибо все пути ведут
лишь туда, куда зовут
спящие царевны.

Но волшебниц в мире нет,
рыцарь безоружен.
И живи хоть двести лет,
для любовниц — не поэт,
а любовник нужен.

Сном волшебным не заснуть
той, кто жаждет ласки.
Что ж? Найдя кого-нибудь,
все на свете позабудь,
как царевна в сказке.

Слышу, слышу дальний звон,
дни опережая.
Но простит, кто был прощен.
Разве, милая, не сон
эта страсть чужая?

Встречи жду — не осужу
скорбно или гневно.
В очи бдящей погляжу,
в сердце бдящей разбужу
спящую царевну.

Две я знаю правды,
третьей в мире нет.
Если чтил их, прав ты,
воин иль поэт.

Рай нам с чернокудрой,
с русой тоже рай.
Но, любовник мудрый,
лишь одну лобзай.

Выбрав ненароком
жребий свой и путь,
всем межам и срокам
стойко верен будь.

Даль иную помни
и другой удел.
Будь в каменоломне
кем ты быть хотел.

И, влеком блудницей,
не мечтай о той,
кто жила царицей,
умерла святой.

Но ничтожный с виду,
истину скрывай,
людям не завидуй,
к Богу не взывай.

Вышла ты тропою узкой
на проезжую дорогу,
на простор нестройный, русский,
незнакомый даже Богу.

И пошла в тревожной дреме,
неуверенно и стойко
от Фомы бродить к Ереме,
от обедни на попойку.