– Долг…
Партия… скромность… Мы – прочный устой.
Честь…
Класс…
Гной
Будничной пошлости, странно-пустой
Треск
Фраз.
Чу:
Шурхнули дверцы… Как шарк по доске,
Звук
Туп;
Чуть
Ёкнуло сердце, – и вздрогнул в тоске
Сам
Труп:
В печь,
В бездну, – туда, где обрежется нить
Всех
Троп,
Вниз,
Мерно подрагивая, уходить
Стал
Гроб.
И —
Эхом вибрации, труп трепетал…
Был
Миг —
Блеск
Нижнего пламени уж озарял
Весь
Лик…
Ток
Пущен на хорах: орган во весь рост
Взвыл
Марш!
Срок
Взвешен в секундах, ритм точен и остр,
Как шарж…
Стал
Старше от скорби, кто слышал порой,
Как
Мы,
Марш
Urbi et orbi [2]чеканенный строй,
Шаг
Тьмы;
Кто
Глянул невольно в тот жгучий испод,
В ту
Щель,
Кто
Понял, что там – все плоды, весь итог,
Вся
Цель,
Кто
Чадом тлетворным дохнул из глубин
Хоть
Раз;
Кто
Дьявольским горном обжёг хоть один
Свой
Час.
И « Вечную память » я вспомнил:
Строй плавных и мерных строф,
Когда все огромней, огромней
Зиянье иных миров;
Заупокойных рыданий
Хвалу и высокую честь;
«Идеже нет воздыханий»
Благоутешную весть;
Ее возвышенным ладом
Просвечиваемую печаль,
Расслаивающийся ладан,
Струящийся вверх и вдаль,
Венок – да куст невысокий
Над бархатным дерном могил,
В чьих листьях – телесные соки
Того, кто дышал и жил.
Враг за врагом.
На мутном Западе
За Рону, Буг, Дунай и Неман
Другой, страшнейший смотрит демон,
Стоногий спрут вечерних стран:
Он утвердил себя как заповедь,
Он чертит план, сдвигает сроки,
А в тех, кто зван, как лжепророки —
Вдвигает углем свой коран.
Он диктовал поэтам образы,
Внушал он марши музыкантам,
Стоял над Кернером, над Арндтом
По чердакам, в садах, дворцах,
И строки, четкие как борозды,
Ложились мерно в белом поле,
Чтобы затем единой волей
Зажить в бесчисленных сердцах:
Как штамп, впечататься в сознание,
Стать культом шумных миллионов,
Властителей старинных тронов
Объединить в одну семью,
И тело нежное Германии
Облечь в жестокое железо —
Бряцающую антитезу
Эфироносных тел в раю.
Он правит бранными тайфунами,
Велит громам… Он здесь, у двери —
Народ-таран чужих империй,
Он непреклонен, груб и горд…
Он пьян победами, триумфами,
Он воет гимн, взвивает флаги,
И в цитадель священной Праги
Вступает поступью когорт.
1941
Еще, в плену запечатанных колб,
Узница спит – чума;
В залах – оркестры праздничных толп,
Зерно течет в закрома…
Кажутся сказкой – огненный столп,
Смерть, – вечная тьма.
Войн, невероятных как бред,
Землетрясений, смут,
В тусклом болоте будничных лет
Выросшие – не ждут…
Жди. Берегись. Убежища нет
От крадущихся минут.
Пусть – за гекатомбами жертв
Будут стужа и лед,
И тем, кого помилует смерть,
Жизнь отомстит… Вперед!
Мир в эту хлещущую водоверть
Бросится, как в полет.
Вдребезги разобьется скрижаль
В капищах наших дней.
Страшно – раздора ль? войны ль? мятежа ль?
Горшее у дверей!
Только детей неразумных жаль
И матерей.
1937
Вижу, как строится. Слышу, как рушится.
Все холодней на земной стезе…
Кто же нам даст железное мужество,
Чтобы взглянуть в глаза грозе?
Сегодня с трибуны слово простое
В громе оваций вождь говорил.
Завтра – обломки дамб и устоев
Жадно затянет медленный ил.
Шумные дети учатся в школах.
Завтра – не будет этих детей:
Завтра – дожди на равнинах голых,
Месиво из чугуна и костей.
Скрытое выворотится наружу.
После замолкнет и дробь свинца,
И тихое зеркало в красных лужах
Не отразит ничьего лица.
1937
Этот двор, эти входы,
Этот блик, что упал на скамью,
В роды, роды и роды
Помнят добрую нашу семью.
Эти книжные полки,
Досягнув, наконец, к потолкам,
Помнят свадьбы и ёлки,
И концерты, и бредни, и гам;
Драгоценные лица,
Спор концепций и диспуты вер —
Все, что жаждется, снится,
Что творится, – от правд до химер.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу