Даниил Андреев - Стихотворения и поэмы

Ночь. – Саркофаг. – Величье. – Холод.
Огромно лицо крепостных часов:
Высоко в созвездьях, черные с золотом,
Они недоступней
судных весов.

Средь чуткой ночи взвыла метелица,
Бездомна,
юродива
и строга.

На звучные плиты гранита стелются
Снега,
снега,
снега.

Полярные пурги плачут и просятся
Пропеть надгробный псалом,
И слышно: Карна проносится
Над спящим
вечным
сном.

Он спит в хрустале, окруженный пламенем,
Пурпурным, – без перемен, —
Холодным, неумоляемым —
Вдоль всех
четырех
стен.

Бьет срок в цитадели сумрачной:
Чуть слышится звон часов,
Но каждый удар – для умершего —
Замок.
Запор.
Засов.

Что видят очи бесплотные?
Что слышит скованный дух?
Свершилось
бесповоротное:
Он слеп.
Нем.
Глух.

А сбоку, на цыпочках, близятся,
Подкрадываются, ползут,
С белогвардейских виселиц
Идут.
Ждут.
Льнут.

Грядут с новостроек времени,
С цехов, лагерей, казарм —
Живые обрывки темени,
Извивы
народных
карм.

– Нам всем, безымянным, растраченным,
Дай ключик! дай письмецо! —
…Но немы, воском охваченные,
Уста.
Черты.
Лицо.

Лишь орден тихо шевелится —
Безрадостнейшая из наград,
Да реквием снежный стелется
На мраморный
зиккурат.

Блистая в облаках незыблемым дюралем,
Над монолитом стран, над устьем всех эпох,
Он руку простирал к разоблаченным далям —
Колосс, сверхчеловек… нет: человекобог.

Еще с ночных застав мог созерцать прохожий
В венцах прожекторов, сквозь миллионный гул —
Серебряную ткань и лоб, с тараном схожий,
Широкий русский рот, татарский абрис скул.

Блаженны и горды осуществленным раем,
Вдоль мраморных трибун и облетевших лип
В дни празднеств мировых по шумным
магистралям
Моря народные сквозь пьедестал текли б.

И, с трепетом входя под свод, давимый ношей
Двух непомерных ног – тысячетонных тумб —
Спешили бы насквозь, к другим вратам, порошей
Где осень замела остатки поздних клумб.

Паря, как ореол, над избранным конклавом,
Туманила бы мозг благоговейных толп
Кровавых хроник честь, всемирной власти слава,
О новых замыслах неугомонный толк.

А на скрещеньях трасс, где рос колбас и булок
Муляжный Эверест, облепленный детьми,
По сытым вечерам как был бы лих и гулок
Широкозадый пляс тех, кто не стал людьми!

Сквозь жизнь ты шел в наглазниках. Пора бы
Хоть раз послать их к черту, наконец!
Вон, на снегу, приземистою жабой
Спит крематорий, – серый, как свинец.

Здесь чинно все: безверье, горесть, вера…
Нет ни берез, ни липок, ни куста,
И нагота блестящего партера
Амбулаторной чистотой чиста.

Пройдет оркестр, казенной медью брызнув…
Как бой часов, плывут чредой гроба,
И ровный гул подземных механизмов
Послушно туп, как нудный труд раба.

А в утешенье кажет колумбарий
Сто ниш под мрамор, серые как лед,
Где изойдет прогорклым духом гари
Погасших «я» оборванный полет.

Стих
Толк;
Присмирел деловой
Торг:
Свой
Долг
Возвратил городской
Морг.

Жизнь —
Круг.
Катафалк кумачом
Ал…
Наш
Друг
На посту боевом
Пал!

Срок
Бьет.
Пронесем через мост
Труп.
Жизнь
Ждет,
И торопит на пост
Труд!

Пук
Роз
Сквозь ворота бегут
Внесть:
Для
Слез
Восемнадцать минут
Есть.

– Он
Пал,
Укрепив наших сил
Мощь!
Он
Брал
Жизнь в упор, как учил
Вождь!

Он,
Пал
Несгибаемо-прям,
Тверд;
Пусть
Шквал
Хлещет яростно в наш
Борт:

Наш
Стяг
Не сомнет никакой
Враг…
Марш!
Марш!
Сохраняй строевой
Шаг! —

Тот
Наглый, нагой, как бездушный металл,
Стык
Слов
Мне
Слышался там, где мертвец обретал
Свой
Кров;

Где
Должен смириться бесплодных времен
Злой
Штурм;
Где
Спит, замурован в холодный бетон,
Ряд
Урн.
В тыл
Голого зала, в простой – вместо свеч —
Круг
Ламп,
Бил
Голос оратора, ухала речь,
Как
Штамп.
Был
Тусклый, тяжелый, как пухлости лбов,
В ней
Пыл,
Гул
Молота, бьющего в гвозди гробов,
В ней
Был: