Хаим Нахман Бялик - Стихотворения и поэмы

и мать — вольная Серна Галилеи.

И мало то казалося врагу,

что поругал и осквернил навеки

свежую песнь их жизни; но задумал

истомить их тоской, и долгой смертью

от голода и жажды. Обнажил

и высадил на тот пустынный остров —

юношей здесь, на одном берегу,

девушек там, на берегу противном,

и покинул.

И думал нечестивый:

"Разрозню их — и муку их удвою.

Да блуждают на острове пустынном,

братья сестрам чужие, и не встретят

и не увидят вовеки друг друга,

и высохнет душа, завянет сердце

и свет очей потухнет. И когда

лишь один шаг останется меж ними

и протянутся руки их навстречу

рукам, — то вдруг исказятся их лица

и подкосятся колени, и рухнут,

и умрут смертью судорог и муки

на железной земле, под медным небом,

без утехи и радости".

Три дня

по острову пустынному блуждали

юноши без питанья и воды,

без слов и стона. Вонжены их очи

в жаркий песок, и голова поникла

под раскаленным солнцем. Острия

пылающих утесов осыпают

их стрелами огня, и скорпионы

в расселинах, колючие, смеются

их тяжкой скорби.

Ибо проклял Бог

от века этот остров, плешью проклял

и чахлостью: терновник и гранит,

ни травинки нигде, ни пяди тени,

шорох жизни, знойная тишь,

опаленная пустошь. Утомились

наготою глаза их, замирало

сердце в груди, истаяла душа.

Их дыханье — как огненные нити,

и мнится, будто самый звук шагов

умирает без отклика, — и тень,

упадая, сгорает. И уснул,

и смолк источник жизни, в темный угол

забилася душа, и нет отрады,

опустилась рука, закрылись очи,

и бредут, — и не знают, что бредут.

Но внезапно — когда уже померкло

и онемело все в них — из унылой

тишины зазвучала чья-то поступь,

уверенная, мерная, как эхо

твердого сердца; и никто не ведал,

чей и откуда шаг; ибо со дна

своих сердец услышали тот звук

и в их среде звучал он. И познали,

что был некто Загадочный меж них,

и сердце всех — в его великом сердце.

И влеклися за поступью чудесной,

по-прежнему с закрытыми глазами,

уцепившись душою за стопы

Незримого.

И было, если кто

приоткрывал с усилием ресницы,

отличали глаза его невольно

двух юношей, ростом и мощью равных,

головой выше спутников; и оба

загадочны, и широко раскрыты

очи у них обоих; но один

кроток и светлоок, и смотрит в небо,

словно там ищет звезду своей жизни, —

другой мрачен и грозен, его брови

насуплены, глаза устремлены

к земле, словно пытают у нее

о великой утрате. И не можно

отгадать, кто Загадочный водитель

меж этими двумя.

V

На третью ночь —

ночь, полную лазури и созвездий,

они пришли к реке, широкой, черной,

как смола, и воскликнули: вода!

И налетели хищно, и глотали,

и легли отдыхать на берегу.

И закричали двое: — Мы нашли

лебеду! — И накинулися жадно

все на лебеду, и жадно ели,

и снова полегли на берегу.

И неведомо было им, что пили

из реки Аваддон, чье имя Гибель,

и вкусили от корня Сатаны.

Лишь один светлоокий не коснулся

ни до чего. Опершись одиноко

о прибрежный утес, он стал поодаль,

и глаза его рыли бездну ночи,

и напряженное ухо внимало

песне души.

Тогда поднялся вдруг

тот Грозный, мрачный, с гневными бровями,

и приблизился к ним, и вопросил:

— Братья, не позабыта ль вами песнь

о Ненависти, песнь Уничтоженья?

И промолчали юноши, ни слова

не сказали в ответ, ибо стыдились —

ибо вовек не знавали той песни.

Только один, золотисто-кудрявый,

еще дитя, выпятил важно грудь

и вскричал, лицемеря:

— Разве мог

юный лев позабыть свое рыканье,

разве...

Стрела сверкнула из очей

Грозного и спалила на устах

ребячью ложь. И в мрачном гневе молвил

Загадочный:

— Стал юный лев шакалом,

псом пустыни...

И потупился отрок,

зарделся и уставился глазами

в большой палец ноги, вертя в руках

осколок голыша. Добрая ночь

его сокрыла, и никто не видел

его стыда.

А Загадочный сел

на берегу, и в черных глубинах

его жгучие взоры утонули

и заблудились. Юноши, притихнув,

затаили дыханье, ибо ужас

пал великий на них, и сердце ныло

от невнятного трепета. И слухом

прильнули к тишине: палимый жаждой,

так приникает скиталец в пустыне

ухом к немой скале — и будто внемлет

из гранита запечатленный лепет

подземного ключа...

И зазвучала

в этот миг песнь Загадочного, тихо,