Хаим Нахман Бялик - Стихотворения и поэмы

И пляска взовьется, взрокочет громами,

Грозя всей земле, небеса раздражая.

Мупим и Хупим...

И нет молока, и вина нет, и меда...

Но есть еще яд в упоительной чаше [26] Яд в упоительной чаше – аллегорический образ гнева Господня, несущего бедствия народу (Исайя, 51:17, 22). .

Рука да не дрогнет! В кругу хоровода

Кричите: "За ваше здоровье и наше!"

И пляска резвей закипит, замелькает, —

Лицом же и голосом смейтесь задорно,

И враг да не знает, и друг да не знает

Про то, что в душе вы таите упорно.

Мупим и Хупим...

Ни брюк, ни сапог, ни рубашки — но смейтесь!

Ведь лишняя тяжесть от лишнего платья!

Нагие, босые — орлами вы взвейтесь,

Все выше, все выше, все выше, о братья!

Промчимся грозой, пролетим ураганом

Над морем печалей, над жизнью постылой.

В туфлях иль без туфель — всем участь одна нам:

Всем песням и пляскам конец — за могилой!

Мупим и Хупим...

Ни близких, ни друга, ни брата, ни сына...

На чье ж ты плечо обопрешься, слабея?

Одни мы... Сольемся же все воедино,

Теснее, теснее, теснее, теснее!

Тесней — чтоб за ногу нога задевала!

Старик в сединах — с чернокудрою девой [27] Старик в сединах — с чернокудрою девой... – вольность переводчика, развернувшего синекдоху «седина старцев и чернь кудрей»; черные волосы нередко встречаются в еврейских источниках как метонимия юности; традиционно хоровод евреев не предполагает участия женщин. ...

Кружись, хоровод, без конца, без начала,

Налево, направо, — направо, налево.

Мупим и Хупим...

Ни пяди земли, нет и крова над нами...

Да много ли толку-то в плаче нестройном?

Чай, свет-то широк с четырьмя сторонами!

О, слава Тебе, даровавший покой нам!

О, слава Тебе, даровавший нам кровлю

Из синего неба — и солнце свечою

Повесивший там [28] …и солнце свечою повесивший там – слова Иова (26:7) о Боге «повесивший землю ни на чем» стали метанимическим обозначением Бога в еврейских литургических славословиях. ... Я Тебя славословлю!

Хвалите же Бога проворной ногою!

Мупим и Хупим...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ни судий, ни правды, ни права, ни чести.

Зачем же молчать? Пусть пророчат немые!

Пусть ноги кричат, чтоб о гневе и мести

Узнали под вашей стопой мостовые!

Пусть пляска безумья и мощи в кровавый

Костер разгорится — до искристой пены!

И в бешенстве плясок, и с воплями славы

Разбейте же головы ваши о стены [29] Разбейте же головы ваши о стены – парафраз и реализация метафоры из библейской риторической формулы предельного гнева «Блажен кто возьмет и разобьет младенцев твоих [Вавилон] о камень!» (Псалмы , 137:9). Видимо, характеризует отчаяние гонимых и истязаемых… !

Мупим и Хупим! В литавры! За дело!

Миллай и Гиллай! В свирель, чтоб оглохнуть!

Скрипка, бойчей, чтоб струна ослабела!

Слышите? Жарьте же так, чтоб издохнуть!

Август 1915

Перевод В. Ходасевича

Тайно от мира, одну за другой, как звезды под утро,

Жизнь погасила во мне сокровенные сердца надежды.

Все-же томленье одно я сберег, одно упованье:

Голос его не умолкнет в груди; ни шум повседневный

Песни святой заглушить, ни злокозненный демон не может.

Если еще, наяву ли, во сне ль, хоть на миг мимолетный, —

О, хоть на миг мимолетный! — пред Господом светел предстану,

Час мой закатный, молюсь, да вернет сновидение утра,

Ясность младенчества вновь озарит обновленное сердце!

Дух мой нечист, и моя же рука осквернила венец мой;

Божьи забыл я стези, не стучусь у дверей Милосердья;

К зовам оглох, и незряч на знаменья, — звезд отщепенец,

Неба отверженец; лугу чужой; не приветствуем в поле

Лаской колосьев, как встарь; отрешен от видений начальных;

Чужд и себе самому. Но в хранилище тайном вселенной,

Где не исчезнет ничто и ничей не изгладится образ, —

Цело и детство мое, как печать на деснице Господней.

Смене времен не подвержен тот лик, незапятнан, нетронут, —

Вечной зарею в оправе своей издалече мне светит,

Путь мой следит, и считает шаги, и мигает ресницей…

Где ты? — далече! — родимый мой край, колыбельная пристань,

Почва корней моих, духа родник и мечтаний услада,

Милый душе уголок, излюбленный в мире просторном, —

Нет ни травы зеленей, чем твоя, ни лазури прозрачней!

Память, мой край, о тебе — как вино: тем душистей, чем старо;

Первого снега белеет она чистотой непорочной…

Первого утра виденье и первого сна изголовье,