Хаим Нахман Бялик - Стихотворения и поэмы

Дрожа, как голубь, странствовавший долго,

Она стучится в дверь родного дома.

Родные свитки! Снова с вами я,

Питомец ваш, от мира отреченный.

Увы!Из всех роскошных благ земли

Лишь вас одних моя познала юность;

Вы садом были мне в разгаре лета,

В ночь зимнюю — горячим изголовьем;

И я привык хранить средь ваших строк

Мое богатство — грезы о святыне.

Вы помните? Бывало, бет-ха-мидраш

Оденет тьма; все разошлись давно,

И в тишине придела — я один;

Дрожа, слетает с уст молитва дедов,

А там, в углу, близ вашего ковчега,

Мерцает тихо вечная лампада.

О, сколько раз — я мальчик был, и пух

Еще не покрывал мои ланиты —

Меня ночные ветры заставали

Склоненным низко над старинной книгой,

Исполненным то грез, то тайной жути.

На столике передо мной лампада

Беспомощно и тускло полыхала,

В шкафу, средь книг, скреблась упорно мышь,

В печи трещал последний уголек;

Я замирал, томимый смертным страхом,

От ужаса стуча зубами… Помню,

Однажды — это было темной ночью —

За окнами слепыми, на дворе,

Угрюмо плача, завывала буря;

Трещали ставни; духи преисподней

Стучали в дом железными крюками…

Моя твердыня рушилась во прах:

Украдкою, из-под святой завесы,

Покинув храм, Шехина удалилась,

И мой старик — моя вторая тень

И грез моих свидетель молчаливый —

И он ушел и скрылся от меня.

Лишь пламя лампы тихо умирало.

Последний раз вздыхая перед смертью…

И вдруг окно разбилось…Все погасло,

И я — птенец бескрылый — из гнезда

Упал во власть безглазой, черной ночи.

И вот теперь, чрез много-много лет,

Чело и душу мне избороздивших,

Меня опять поставил ветер жизни

Пред вами, свитки, — чада Амстердама,

Славуты, Львова, Франкфурта. Опять

Рука моя страницы ваши гладит,

И тусклый взор блуждает между строк,

В узоре букв пытаясь отыскать

Следы моей души, — из колыбели,

Взлелеявшей ее, услышать эхо

Младенческих ее тревог и дум.

Увы, мои наставники! Спокойна

Душа моя, и взор не увлажнен…

Как ни гляжу, — узнать вас не могу я;

Из ваших букв, о старцы, не глядят

На дно моей души живые очи,

Измученные очи стариков;

Ко мне оттуда не доходит шепот

Иссохших уст, бормочущих в могилах,

Мне каждая строка — жемчужин черных

Рассыпанная нить, страницы — вдовы,

А что ни буква — бедная сиротка.

Померк мой взор, и ослабел мой слух,

Иль вы истлели, вы, сыны бессмертья.

И на земле вам больше доли нет,

И тщетно я, как тать вооруженный,

Без фонаря, киркою землю рыл,

В кромешной тьме, не ведая покоя,

И день, и ночь в могилах ваших роясь,

Я все искал златых сокровищ жизни,

Их корни снизу и с боков минуя.

А между тем сокровища сверкали

Над городом, людьми, и над холмами,

И на глазах у всех плоды качали,

И шумные водили хороводы,

Морские дали пеньем оглашая,

А до меня не донеслось и эхо.

Как знать? Быть-может —

Когда я вновь, гробокопатель, выйду,

С кладбища духа в царство черной ночи,

Тебя одну с собою принеся,

Кирка, прилипшая к моим ладоням,

И с ветхой пылью на усталых пальцах, —

Быть-может, я — беспомощней, бедней,

Чем раньше был — воздену руку к ночи,

Моля ее принять меня на лоно

И ласково плащом закутать черным,

И ей скажу, смертельно утомленный:

Приди, о ночь, и темными крылами

Покрой меня:я из могил бежал,

И сердце жаждет вечного покоя!

А вы, светила ночи, братья в духе,

Наперсники моей души!

О, почему храните вы молчанье?

Ужель вам брату нечего сказать

Златых ресниц нежнейшим трепетаньем?

Быть-может, есть, — но ваш язык забыл я,

Таинственных речей не слышу ваших?

Ответьте, звезды, ибо я тоскую.

1910

Перевод О. Румера

* * *

Так будет, — найдете вы летопись сердца

На площади пыльной,

И скажете: Жил человек прямодушный,

Усталый, бессильный.

И жил, и работал, смиренно готовый

В углу затаиться.

Встречал он без радости и без проклятья

Все, что ни случится.

Пойдет простодушно, — пути его были

Всегда не лукавы.

От малого дела не шел за великим,

Не жаждал он славы.

Незваное, поздно придет ли величье

С ликующим звоном.

Он станет, он глянет, дивяся, но тотчас

Уходит с поклоном.

Стучится ли в дверь к нему поздняя слава,

Ее не впускал он.

И наглость собачью, и заячью кротость

Равно презирал он.