Микола Бажан - Стихотворения и поэмы

Они ушли втроем, три добрые винтовки
Прибавились в строю донбассовских бойцов.
Смертельные бои — без сна, без остановки,
Беспамятство атак, стрельба со всех концов.

С тех пор своих сынов нигде не видел Цупов,—
Три эшелона их везли в огонь и дым.
Грозили немцы им, прицелом их нащупав,
Донские кулаки стреляли в спины им.

Под станцией Лихой их смерть в упор крушила.
Держа в Царицын путь, не сделав шагу вспять,
Повсюду с ними был спокойный Ворошилов,
Учивший их в огне искусству побеждать.

Они смогли в борьбе ни разу не склониться.
Сквозь дым атак и сеч пролег их славный след.
Седая пыль боев заволокла их лица,
И оросил их лбы горячий пот побед.

Был темен горизонт, и ночь была багрова,
Степные большаки усеяны свинцом.
Разбойничий отряд полковника Попова
Теснила наша часть, зажав полукольцом.

Приказ идти вперед был отдан по отрядам.
Привычно холодил винтовочный металл.
Сосредоточен полк за привокзальным складом,
Но вот команда: «Марш!» — и Цупов первым встал.

Вперед из-за домов, раскинутых на склоне,
Через открытый луг, в траве, густой по грудь.
Винтовка, как всегда, сама легла в ладони,
А мушка на стволе указывает путь.

Так вот они, враги, — за рощею, за лугом,
Полковничий отряд зажат со всех сторон.
Бьет Цупов из винта, и быстро друг за другом
Обоймы на бегу вгоняет с треском он.

Он целится точней по вражескому строю,
По золоту крестов, по вышивке погон.
Мы берегли всегда к решающему бою
И каждого бойца, и каждый наш патрон.

Упрямо, как волна, катилась сила наша.
Нагнав одним рывком переднего бойца,
Он услыхал слова: «Подвиньтесь-ка, папаша!» —
И разглядел черты знакомого лица.

Он выкрикнул: «Павло?», и сын сказал: «Здорово!»
Дымилась горка гильз, отброшенных в траву.
Три пули он послал и обернулся снова:
«Ну как живешь, Павло?» — «Как видите — живу».

То в рост, а то ползком катилась цепь за цепью.
Передние пошли. Поднялся и Павло.
Плечистый, молодой, он высился над степью,
И ветер обдувал открытое чело.

Раздался свист, из рук вдруг выпала винтовка.
В последний раз Павло взглянул на небосвод,
Качнулся, постоял, еще шагнул неловко,
Рукою потною схватившись за живот.

«Павлушка, мальчик мой… Он жив, он не убитый.
Вот вата, вот бинты, потуже жгут скрути!»
И в этот час ввели резерв белобандиты.
И красные тогда решили отойти.

Он Павлика с трудом взвалил себе на спину.
Сбивая с ног людей, смертельный дождь косил.
А Цупов всё шептал израненному сыну:
«Не бойся, донесу… У батьки хватит сил…»

Но где-то у бедра нога заныла тупо.
Шатаясь, над собой почти теряя власть,
Упрямо шел вперед неугомонный Цупов —
Он тело сына нес, и он не мог упасть.

В тускнеющих глазах всё начало смеркаться —
Движение земли и неба круговерть.
Он попытался встать… Теперь уж не подняться.
Конец. Так вот она какая штука — смерть!

Они пришли в себя в прокуренном вагоне.
«Я знаю, что умру», — твердил в бреду Павло.
Как губы запеклись, как горячи ладони,
Как говорить ему сегодня тяжело.

«Умру», — он повторял, превозмогая муки,
И вслушивался в гром, и вглядывался в мрак.
Безжизненно легли его худые руки
На постланный под ним соломенный тюфяк.

«Ты будешь, будешь жить!» — шептал ему на ухо
Слабеющий отец, не веря сам себе.
Уже у самых рельс рвались снаряды глухо,
И содрогалась ночь в зарницах и стрельбе.

Нашлась бы под рукой винтовка боевая,
Павло бы принял бой, пока еще он жив.
Он падает, отца от смерти укрывая,
В последний свой порыв остаток сил вложив.

Скрипя и грохоча, раскрылись настежь двери.
Ворвавшийся казак прицелился на миг,
И сколько было пуль в казачьем револьвере —
Без счета разрядил в людей полуживых.

Так умер первый сын — Павло Петрович Цупов,
Бесстрашный рядовой Луганского полка.
Но вот из груды тел, средь неостывших трупов
Встает его отец. И пусть его рука

Уже в последний миг закроет Павлу очи,
Укутает в шинель от головы до ног.
Как тихо на руках лежит его сыночек.
«При жизни ты устал, теперь вздремни, сынок!