Всё ненасытное чудовище пожрало.
О звезды дальние, оно и вас пожрет,
Вам трепетать теперь, ваш близится черед,
Уже вблизи Земли осталось пищи мало.
Неужто больше нет на свете ничего?
Любви, в единый миг весь мир перелетавшей?
Души измученной, но мыслить не уставшей?
Элизия теней? Насельников его?
Без эха сгинули в чернеющем провале
Бесчисленных племен живые голоса,
Туда же канули святые чудеса.
В одной могиле их века замуровали.
О светлый камертон античного стиха,
Творец цветов и рос, возделыватель хлеба,
О Солнце! Уходи с обугленного неба,
Погасни, как костер ночного пастуха.
Что медлишь ты? Земля — давно уж труп холодный.
Иди за ней. Умри. Чего еще ты ждешь?
От праха золотой свой пояс отряхнешь —
Планеты полетят дорогою свободной.
Там, друг за другом вслед вращаясь в пустоте,
Неисчислимых солнц сверкают мириады.
Но, обезумев, прочь стремятся звездопады
К безмолвной пропасти, к священной темноте.
Их ждет слепая Ночь, простое Постоянство,
Бесформенная тьма, бесплодье, чернота,
Где в неподвижности живет одна тщета
Того, что знали мы как Время и Пространство.
За Кордильерами, над черною ступенью
Отвесной лестницы, воздвигнутой в верхах,
Над цепью конусов, что прячут в облаках
Кровавокрасных лав привычное кипенье,
Огромный Кондор, вширь раскинувшись, парит,
На всю Америку он смотрит с безразличьем,
И солнца алый диск в зрачке стеклянном птичьем
Угрюмым отсветом безжизненно горит.
Предгорье тени уж в объятья заключили.
Давно померкла степь. Нависшею стеной
С востока темнота охватывает Чили,
Великий Океан и светлый крут земной.
Всё тяжелее мрак. В движеньи торопливом
Ночь ширится, растет, окутывает тьмой
Пустыню, скалы, снег, весь материк немой,
Затапливая их бушующим приливом.
Потоком воздуха над Андами влеком,
Как некий дух, один, он ждет ее прихода.
И Ночь приблизится. И с воем непогода
Его настигнет вмиг и скроет целиком.
Всё оперение на нем тогда восстанет.
И клекот радостный разносится окрест.
И шею лысую он к дальним звездам тянет,
В бездонной пропасти увидев Южный Крест.
И он прощается с ветрами низовыми,
Взмывая вверх от них, он яростно хрипит.
И в мертвой вышине, расправив крылья, спит
Меж темною землей и звездами живыми.
Когда входили в мир Титаны и Герои,
Полурептилией с чешуйчатым хвостом
И полунимфою с сияющим лицом
Ехидна родилась в пещере Каллирои.
Отец ей Крисаор, — и ею в свой черед,
Пятидесятиглав, пытаем вечным гладом,
Рожден был Кербер-пес. За Леты черным хладом
Непогребенных он терзает и грызет.
Ей Гея древняя в ущельях Аримоса
Одну из пропастей цветами заплела.
Там, в глубине ее, Ехидна и жила,
Розовогуба и божественноголоса.
Пылает в вышних свет, и всё озарено:
Стесненье скал и ключ, таинственный и чудный,
Соленый океан и город многолюдный,
В пристанище ж ее всё немо и темно.
Но только лишь Гермес коров погонит алых,
Клубящаяся тьма внезапно оживет,
И, тщательно укрыв пятнистый свой живот,
Она появится в раздвинувшихся скалах.
Пленительная грудь ее обнажена,
По мраморным плечам волос спадают волны,
Ее уста дрожат, искристым смехом полны,
И светоносный лик сияет, как луна.
Она поет — и ночь плывет среди гармоний,
Рычанием из тьмы ей отвечает лев,
И корчатся юнцы, желаньем закипев,
И муки их страстей томительней агоний:
— Придите, юноши! Невинна, молода,
Ехидна славная к себе вас призывает,
Румянец пурпурный ее ланит пылает,
И чернь ее волос сверкает, как слюда.
Из всех счастливее — те, кто любить способны.
Их огненным вином Ехидна напоит,
Оно горчайшую печаль их утолит.
Вкусившие его — навек богоподобны.
Очнетесь посреди небесной синевы,
Там кровь бессмертная наполнит ваши жилы,
Там повстречают вас Олимпа старожилы,
Среди живущих всех блаженнейшие — вы!
Ночная тень бежит сияющего взора,
Лобзаниям моим числа и меры нет.
Вам будет колыбель — неугасимый свет
И сладострастия бездонные озера. —
Так их зовет она, бесчувственна к мольбе,
По брюхо вся в крови, утрюмоогнеока.
А пропасть черная разверзлася глубоко
И поджидает их, уверена в себе.
Читать дальше