Однажды, когда его картина буквально висела на волоске, он заглянул в мой кабинет и прочитал два стиха о мучительстве, которым его, к счастью, не сумели сломать:
Навсегда запомнилось вот это:
И все это старо до неприличья,
Распятье, смерть, Голгофа, и позор
И в гибели ни капли нет величья,
все буднично – и плаха, и топор.
Не страшно. Унизительно и пошло,
И нету бури чувств – одна тоска.
Потом, когда все это станет пpошлым,
красив и пистолет, что у виска.
Эту же тему продолжало и другое его стихотворение:
……………………………………………………………
Какие мы страдальцы, что за вздор!
Все суетимся около передней,
скрывая тупо общий наш позор.
Кому пенять! Воистину обидно,
что сами виноваты мы во всем,
и как нам всем по совести не стыдно,
за то, что так беспомощно живем.
– А тебе не кажется, что это похоже на «Печально я гляжу на наше поколенье?» – спросил Ролан, ввинчиваясь в меня на сей раз неуверенными глазами юного поэта под уже седыми бровями.
– Ну зато ты в хорошей компании, – ответил ему я.
И он, как ребенок, улыбнулся. Однажды он очень хорошо написал о неотразимости алейниковской улыбки: «А улыбка Петра Алейникова и его пробивное обаяние могут служить эталоном в мировом кино».
К этой улыбке не будет ошибкой добавить его собственную, ролановскую. Но у Алейникова было в запасе только одно лицо – свое собственное, а Быков был тысячелик – не беднее Энтони Хопкинса, который сыграл одинаково блестяще и Пикассо и Никсона. А наш Ролан играл и Пушкина, и Ленина, и Сталина, и Хрущева, и Берию, и Бармалея, и Акакия Акакиевича, и скомороха времен Рублева, и жестянщика Мазаника в «Комиссаре» и, наконец, на гениальном взлете – профессора Ларсена в футурологических «Письмах мертвого человека» Лопушанского – фильме, показанном, но – увы! – почти никем не увиденном.
Быков знал себе цену, но никто из актеров не написал так много благородно-благодарного о других актерах.
«Современный актер существует в символической группе, где слева Иннокентий Смоктуновский, а справа Дастин Хоффман», с одной стороны, Михаил Ульянов, а с другой – Спенсер Трэси».
Я сказал своей ассистентке:
– Не верю я этой сказке про зеленого попугайчика. Сказки должны быть добрыми, а не злыми. Я хорошо уже изучил мосфильмовскую курилку. И ты эту сплетню на хвосте не разноси.
Но все-таки иногда меня раздирали сомнения. Тем более что эту сплетню мне пытались подсунуть еще несколько раз, но я ее беспощадно обрывал.
Однако вернемся к попугайчику. К тому самому, зеленому. Кто знает, я сам иногда становился чуть ли не бешеным, когда съемка не шла, а потом было стыдно. И вот совсем недавно, встретившись с Кристиной Орбакайте, спросил ее об этой истории, хотя, спрашивая, я чувствовал неловкость.
– Чепуха… – сказала она. – У меня никогда не было никакого зеленого попугайчика. Ну что вы, неужели еще не привыкли к подобного рода сплетням – они и про вас ходят.
Я с облегченьем вздохнул. Но самое главное, что «Чучело» вместе с Кристиной, Юрием Никулиным, Санаевой, самим Роланом – это режиссерский, сценарный и актерский шедевр, где нет ни одной малейшей ошибки в выборе всех участников, включая детей, стал не только крупнейшим явлениям киноискусства, но и гражданским событием России. За 15 лет преподавания в университетах США – в Филадельфии, Нью-Йорке и Талса я раз двадцать показывал этот фильм и особенно тронут был тем, что студентка из Объединенных Арабских Эмиратов в прошлом году написала работу «Как я была Леной Бессольцевой», только застенчиво краснея, попросила не читать этой работы вслух. А юная анголка тем не менее это сделала, хотя слезы мешали ей читать вслух. Студент из ковбойской семьи в своем маленьком рассказе поведал, что в нью-йоркской школе, куда его послали родители, к нему отнеслись, как к Лене Бессольцевой, насмехаясь над его оклахомским акцентом и провинциальными манерами, и ему пришлось уехать после половины курса домой. С того времени когда был поставлен фильм «Чучело», он, к несчастью, стал еще современней, ибо национальные классовые взаимоотношения трагически обострились во всем мире, да и в нашей стране. Быков поразил моих студентов и как актер – в роли еврейского жестянщика Мазаника в «Комиссаре», в роли Акакия Акакиевича, в роли партизанского командира в «Проверке на дорогах». Но ни одному государству, кроме нашего, не приходило в голову параноидально делать все, чтобы не делегировать наши многие лучшие фильмы на международные фестивали, а если они туда все-таки прорывались, то яростно делать все, чтобы они не получали премий. Так было почти со всеми фильмами Тарковского, которого довели в конце концов до эмиграции, с «Чучелом» Быкова, с «Агонией» Климова и, наконец, с «Комиссаром» А. Аскольдова, с «Проверкой на дорогах» А. Германа, пролежавшими более двадцати лет на полках. Наша кинополитика была построена по принципу крепостного театра. Тем более потомки наши должны преклониться перед памятью гениев советского кинематографа, делавших в нечеловеческих условиях великое человеческое кино. Но Вавилон иллюзий рухнул, и многие ремесленники, а не настоящие художники скоренько переменили прежнюю ориентацию на полный беспредел, что цепко ухватил своим цепким глазом Ролан:
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу