выстоим пять месяцев до встречи.
Ужас повторения – не вечен.
Только бы тебе внутри хватило
света, соков, материнской силы.
Мартовский старик, вздохнув туманно,
в книгу жизни впишет имя – Анна.
Клавдия Смирягина. Из приснившегося
Финалист второго Открытого чемпионата России по литературе
Перевал
Попавшее в оконный переплёт,
сырое небо бьётся грудью в стену
гостиной, где безмолвно и степенно
сто лет столетник бабушкин растёт,
где ходики воркуют в тишине,
где вазочки на вязаных салфетках,
где кенар спит в накрытой пледом клетке,
присвистывая тоненько во сне.
И бабушка, вздыхая, прилегла
на круглый валик старого дивана.
В студёном ноябре темнеет рано,
и сделаны домашние дела.
И снится нашей бабушке вокзал,
прощанье на заснеженном перроне,
а после – степь, дорога, сани, кони,
и ночь, и узкий горный перевал…
………………………………………………………
Её нашёл наутро старший внук,
когда принёс продукты, как обычно.
(Она с годами стала склеротична —
обычный в этом возрасте недуг).
Что дальше было, что там за дела,
не помню… помню только снег и дали,
и тёплый свет на синем перевале,
который я когда-то перешла.
Про деда
Подумаешь, каких-то двести лет —
три жизни… ну, не три, пускай четыре —
прошло с тех пор, как мой безвестный дед
любил жену, сидел хмельной в трактире,
пахал. Да-да, конечно же, пахал!
Не зря меня весной на грядки тянет.
Встав затемно под пенье петуха,
шёл к озеру с рыбацкими сетями…
.
Всё было так. Дрожит тугая нить
длиной в четыре выгоревших следа.
И мне сегодня шага не ступить,
не отозвавшись эхом песне деда.
.
Вон он – сидит у Бога на виду,
устало свесив жилистые ноги,
на облаке, как сиживал в страду
на смётанном любовно пышном стоге.
У нас одна небесная стреха,
и шар земли, катящийся по блюдцу.
А двести лет – такая чепуха,
пройдут – и не успеешь оглянуться…
Про кота
Детей у них не было, видимо, Бог не дал,
а может, не больно хотели, хотя сначала
она колыбельку частенько во сне качала.
Потом перестала. Устала. Прошли года.
.
Он стал ей и мужем, и сыном, но вышел срок,
и он не проснулся обычным осенним утром.
Она на поминках не плакала почему-то.
Друзей проводила, защёлкнув дверной замок.
.
Отчётливо зная, что утром к нему уйдёт,
легла на кровать, примостившись привычно с края.
И вспомнила вдруг, окончательно засыпая,
что завтра голодным останется рыжий кот.
.
С тех пор миновало двенадцать протяжных лет.
И кот вечерами на кухне мурлыкал звонко.
Когда схоронила кота, принесла котёнка.
Зовёт его мальчиком. Гладит.
И в сердце – свет.
Финалист второго Открытого второго чемпионата России по литературе
«Опять, разбужена стихом, встаю… »
опять, разбужена стихом, встаю: ноль шесть– ноль три…с печалью (первым петухом), сигналящей внутри…а дальше кофе с коньяком, с туманом горький лес…опять разбужена стихом! и запахом чудес…и скажет стих: "полёт мой пей, и будешь ты не эльф, не мошка и не воробей, а многокрылый лев". и горький лес мне подсластит не солнечный коньяк, а рифма «кит» и «полетит», «рассвет-дурак» и «мрак». кровь-с молоком и смерть-с водой из долгой подземли. о ком мой стих, о ком мой злой? позли еще, позли! ведь злость как кофе в коньяке не даст мне опьянеть. и ложки кость в моей руке обглодана до «нет» – до «нет» обглодан ранний стих… я сплю почти опять, душа так-так, часы тик-тик: любовь, ноль семь-ноль пять. «Это такое глупое ноу-хау»
это такое глупое ноу-хау:
окна сдвигают брови, а я – застыла.
в мыслях моих копается доктор хаос,
ветром стальным рассверливая затылок.
в парк прилетит, заблокирует мой «аккаунт»
между двумя березами в мокрой гуще…
культи дубов лечит лето то мхом то градом.
зИмы во льду хоронят живых лягушек.
глупое ноу-хау: грущу, не каюсь,
звезды роняю в воду промерзшим уткам.
космос – моя больница. мой доктор – хаос.
ночь прислоняется к нам своим лунным ухом:
бьется ли птица в березовом подреберье?…
тьма-ингалятор – от проблесков задыхаюсь…
я обещаю поправиться и не бредить
верой в рассвет и в себя.
только в хаос…
Там высоко
так неужели расставшись, мы канем?…
дождь и в москве и в аду —
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу