Анатолий Величковский: Собрание стихотворений

Внизу рассыпались ромашки,
Вверху фарфоровые чашки

Поддерживают провода.
Столбы уходят в города.

Блеск меди провода теряют,
Их ток и ржавчина съедают.

Фарфор не трогает ничто —
Ни ржавчина, ни сильный ток.

Зато, когда сквозь медный провод
Людское пробегает слово,

Покоя полон своего,
Фарфор не слышит ничего.

Все спуталось, забылось, раздвоилось, —
Потерь не вспомнить и не сосчитать.
Случилось так, а почему случилось,
Причину слишком далеко искать.

Мое белье и галстуки таскает
Уборщица для мужа своего.
Мне кажется: все люди понимают,
Что мне не нужно больше ничего.

Еще, как мутная река,
Сплошным потоком поезд мчится.
Но вот проклюнулись слегка
Его квадратные глазницы.

И множество каких-то лиц
Несется мимо с легким звоном,
И будто из больших яиц
Выходят люди из вагонов.

Выходят, и вещей — гора…
Не так ли, радостью объяты
Средь незнакомого двора,
Новорожденные цыплята

Спешат, едва увидев свет,
И чувствуя себя, как дома,
О вечной суете сует
Щебечут в мире незнакомом.

Самоед, когда весна приходит,
Рад теплу, и кажется ему,
Что нигде, нигде во всей природе
Солнце так не светит никому.

А когда надолго наступает
В тундре ночь и непроглядна мгла,
Он во тьме, как счастье, вспоминает
Каждый луч полярного тепла.

Если б он узнал о солнце юга,
Как оно над Ялтою горит,
Разве б мог он за Полярным Кругом
Слабый свет его боготворить.

Высыхали на горячих стеклах
Капли чистой дождевой воды.
На песке от наших туфель мокрых
Оставались темные следы.

Из цветов тебе я сделал веник,
И росу стряхнув, сказала ты:
— А в Париже нужно много денег
За такие заплатить цветы.

Солнца нет, но луч последний,
Луч прощальный, луч заката,
Сделав в небе тучу медной,
Отлетает вдаль куда-то.

Час подходит: восемь, девять.
Час подходит — девять, десять.
Ты ко мне подходишь слева,
Заплетая в косы месяц.

Когда цветок естественно увянет, —
Никто ведь лепестков не соберет…
А этот вот, свой краткий век протянет,
Пока страницу книги бережет.

Но для него, быть может, лучше б было
Мгновенье лишнее в полях цвести,
Чем бездыханным меж страниц унылых
О солнце, влаге и земле грустить.

В сугробах, словно в белых дюнах,
Мерцают дальние огни.
В зеленоватом свете лунном
Метет метелица, звенит

Крылами в бурьяне, покрытом
Сосульками, как хрусталем.
В такую ночь в степи открытой
Я потерял мой отчий дом.

Мчится время… В лавках и аптеках
Говорят приятные слова.
Но нужна, быть может, человеку
Только под глазами синева,

Только бесконечное деленье
На того, кто прав или неправ.
А когда от мелких увлечений
Оттолкнет тебя другая явь —

Будет мир, почти как у слепого,
В твой особенный преображен.
Ведь недаром музыкой и словом
Человек еще вооружен.

Я люблю, когда в окошке вьются
Хлопья снега, — чем они белей,
Больше чем и чем быстрей несутся,
На душе тем чище и светлей.

Что мне в них? Быть может, не из тучи.
Но из рая белый этот рой?
Нет, они на языке могучем
Русской крови говорят со мной.

Говорят на языке неслышном
С памятью особенной моей.
Снег идет, а грудь сильнее дышит.
Снег идет, а на душе теплей.

Что я могу? И как я воспою
В конце тяжелой, безотрадной эры,
Европа, сквозь глухую ночь твою
То солнце, что взойдет над жизнью серой.