Перец Маркиш - Стихотворения и поэмы

Листва унеслась,

Но ярость окрепла,

И птица взвилась

С остывшего пепла.

9

Рыданья и смерть,

Земля сиротеет,

И синяя твердь

От гнева бледнеет.

...В соцветьях горит

Ствол дерева стройный,

Под ними зарыт

Мой дядя покойный.

1946

Перевод А. Голембы

С ДОБРЫМ УТРОМ!

Черны глаза ее, а зубы так белы...

Мне море дарит их, как первый луч рассвета.

Она одна в волнах. Бегут, бегут валы.

И ждет она меня с улыбкою привета.

Она мне шлет из волн свой утренний привет,

И зубы жемчугом на солнце ярко блещут.

Не чайка ли кричит, шумя крылами? Нет.

Не сердце ли стучит? Нет, это волны плещут.

Трепещет платьице ее на берегу,

Средь камешков над ним легко летает ветер.

Ее приветствие я здесь подстерегу,

Незаменимое и лучшее на свете.

Вот прянул солнца луч, как дротик золотой.

И обернулся я на зов лучистый,

И зубы белые я вижу пред собой,

И «с добрым утром!»—слышу голос чистый.

1947

Перевод Л. Озерова

СОЛО

Когда всему молчать приходит срок

И засыпают музыканты ночи,

Всё звонче, всё отточенней сверчок

В потемках озабоченно стрекочет.

Он шелковым шуршаньем входит в сон,

Им властвует и ткет в нем всё, что хочет,

И ждет, в свою работу погружен,

Ничем не отделяя дня от ночи.

Поет он всё смелей и горячей,

Кому на горечь, а кому в усладу.

Назначен он хранителем ночей,

Он трудится — с ним никакого сладу.

Таинственен его волшебный труд,

Не знающий границ меж днем и ночью.

С причудами, а то и без причуд

Самозабвенно он во тьме хлопочет.

Свое поет он соло. Минет срок —

И наш сверчок теперь уже сверхсрочник.

Ему подтянет горный родничок

Или свистун — заблудший полуночник.

Они хотят парить над тишиной,

Их голоса взвиваются всё выше,

Но только он царит в глуши ночной,

И спящий мир его лишь пенье слышит.

1947

Перевод Л. Озерова

КАПЕЛЛА

И даже не кивнув, а просто так — на слух

Договорившись вмиг со всем зверьем окрестным,

Затерянный в горах ручей проснулся вдруг

И дробно зажурчал в гранитном ложе тесном.

«Кто вступит вслед за мной? — звенит он. — Говори!»

И эхо повторить вопроса не успело,

Как дрогнул над ручьем смешной вихор зари

И в шумный разговор вступила вся капелла.

Как ливень по весне. Вступили. Сразу. Все.

В симфонию любви и скрежета и свиста.

Кузнечик-музыкант почти басит в росе,

И в стебли трав вплелась печаль жука-флейтиста.

Сперва еще слегка смущаются юнцы,

И режет чуткий слух рассветная настройка,

Но вот уже стучат шальные кузнецы,

И тысячи цикад бьют по цимбалам бойко.

Нас может оглушить скрипение цикад,

Оно в рассветный час звучит с нежданной силой.

Давно гудит пчела над венчиком цветка,

Вплетя лазурь небес в свой плащ прозрачнокрылый.

Как сладостно пчеле над венчиком висеть,

Кружиться и жужжать, пускаться в путь окольный.

А кто-то угодил уже в паучью сеть,

И грозно загудел орган янтарноствольный.

В сторонке богомол. Одет в зеленый фрак,

И впрямь он молится. Свисают фалды сзади.

Крючки передних ног — хитрец! — скрестил он так,

Чтоб голову снести распевшейся цикаде.

Но радость бытия не ведает конца,

Сто тысяч голосов слились в один, всецело:

Певец в густой траве приветствует певца,

В рассветной свежести усердствует капелла.

1947

Перевод А. Голембы

В ТРЕТИЙ РАЗ

Прочь, дурень ветерок! Не спрашивай — куда!