Дмитрий Магула: Fata Morgana

Был монастырь… И много, много лет
В его стенах монахи в рясах черных
Блюли в тиши смиренный свой обет.
Кругом — леса… Но было жить привольней
Не там, внизу, а на уступах скал,
Где окна храма с древней колокольней
Вечерний луч приветливо ласкал.
Здесь каждый шел, внимая слову Божью,
На подвиг свой за благостным Христом,
В борьбе с грехом, в единоборстве с ложью,
Смиряя плоть трудами и постом.
И жизнь текла… Сменялся зноем холод,
И годы шли. Но раз к монастырю
Приходит путник, светлым ликом молод,
И в сумерках стучится к вратарю.
Вратарь впустил, и юноша с аббатом
Беседовал потом наедине.
Пока луна в тумане синеватом
Не проплыла в небесной вышине…
Пройдя смиренно искус послушанья,
Пострижен был в монахи пилигрим
И братией за добрый нрав и знанья
От первых дней был искренно любим.
Часами он в подземных тихих криптах
Сидел один за чтеньем мудрых книг
И многое в старинных манускриптах
Пытливый разум радостно постиг.
Хотел узнать он все в порыве рвенья,
Но темный смысл бывает иногда,
Как в прочной цепи порванные звенья,
Как в сонме звезд потухшая звезда.
В потемках мыслей ум искал дороги,
Росли сомненья, вестники тревог,
И часто было — правду разум строгий
Найти старался и найти не мог.
Тогда надолго горький был осадок
На дне души, и в келье в поздний час
Горел огонь мигающих лампадок,
А светоч веры неприметно гас…
…………………………………………..
Однажды он, Судьбой своей влекомый,
Опять всю ночь до самого утра
Читал слова, что были так знакомы
В послании апостола Петра.
Слова все те же, но теперь был вложен
В них новый смысл… Придвинул он шандал
И при свече, взволнован и встревожен,
Все вновь и вновь разгадки слов искал:
«Воистину, единый день все то же
Пред Господом, что тысяча годин,
И тысяча таких годин, о Боже,
Воистину, лишь краткий день один!»
Он оглядел свою немую келью,
Свой ветхий стол, и на свече нагар,
И на стене, над жесткою постелью,
Распятие — аббата скромный дар…
Чему же верить? Если все так шатко,
Что даже время, к вечности скользя,
И длительно, и непонятно-кратко,
То веры сердцу возвратить нельзя!
Отступник он! Христовой церкви воин,
Кто отдал жизнь по гроб монастырю, —
Он усомнился! Нет, он не достоин
Служить теперь святому алтарю!
Он обречен! В душе разлад лукавый…
Надежды нет… Осталось лишь одно:
Все преступить, нарушить все уставы…
Уйти! Уйти! Куда? Не все ль равно!
С распятием простившись долгим взором,
Он посох взял, оставленный в углу;
Потом прошел пустынным коридором
И вышел в мир, в предутреннюю мглу.
Задумавшись, он замедлял невольно
Свои шаги… В душе была тоска;
И чудилось, и сердцу было больно,
Что жизнь прошла, как в небе облака…
Все было смутно, призрачно и мнимо:
Далек был мир — не им был занят ум.
Минуты ль шли, века ли мчались мимо, —
Не ведал странник, весь во власти дум…
И вдруг очнулся: в воздухе плывущий
Знакомый звон сзывал к молитве в храм.
Не свыше ль знак? Не Голос ли зовущий?
Да, это знак! И он пошел к вратам.
……………………………………………………
И как тогда, как в первый раз, в обитель
Вратарь впустил стоявшего у врат
— «Но в ранний час», спросил его служитель,
«Кого из братьев хочет видеть брат?»
— «Ты внове здесь? Иди, мой отрок с миром.
Не провожай. Найду дорогу сам.
Я здесь живу… Аббат, я знаю, с клиром
Сейчас пройдет к церковной службе в храм».
Он подошел к дубовой двери входа;
Тяжелый блок протяжно заскрипел,
И вновь над ним был серый сумрак свода;
Его шаги будили тишь капелл.
В одной из них, годами убеленный,
Старик-монах пред статуей Христа
Стоял, молясь, коленопреклоненный,
Припав лицом к подножию креста.
Пришедший ждал под каменною аркой
И отступил невольно в полутьму…
Скрепил аминь слова молитвы жаркой,
И старец, встав, неспешно шел к нему.
Блестел в лучах наперсный крест прелата
И обличал его высокий сан…
Монах в смущеньи не узнал аббата:
То был другой, не пастырь Иоанн!
В глазах его лежала тень заботы,
Но пришлеца благословил старик.
— «Скажи, мой сын, откуда ты и кто ты,
И для чего в обитель к нам проник?»
— «Святой отец, я старший архиварий
И много лет хранитель древних книг.
Я здесь давно. Меня зовут Иларий…»
И наступил молчанья жуткий миг.
— «Что ты сказал?.. Церковным приговором
Здесь это имя чтить запрещено:
Оно покрыто с давних лет позором!
Когда и кем тебе оно дано?»
Он все поведал. Дал на все ответы.
Своих грехов не утаил монах:
Утратив веру, преступив обеты,
Он в мир ушел, забывши Божий страх…
В слезах он пал седому старцу в ноги.
Да, он бежал… Но благовест в пути
Его вернул, как Божий зов, с дороги,
И у него не стало сил уйти…
……………………………………………
Аббат молчал. Он чувствовал, что властно
Больной души коснулась благодать…
Все было странно в исповеди страстной,
И он хотел загадку разгадать.
— «Читаем в глоссах к нарушеньям Правил:
Монах Иларий скрылся без следа…
Свое, как ты, он имя обесславил,
И здесь оно забыто навсегда.
Но ты нет, кто упомянут в глоссе:
Три века ей, а ты здесь во плоти!
Ты мне сказал, что ты при Барбароссе
В поход крестовый порешил идти.
В Святой Земле, покорствуя гордыне,
Ты думал смертью искупить свой грех…
Но триста лет прошло с тех пор доныне!
Где мог носить ты воинский доспех?
Не Барбаросса, доблестный воитель,
Но Габсбургской династии глава,
Максимильян теперь у нас Правитель.
Безумец ты! Как бред твои слова!»
Иларий встал. Тревоги и печали
В его очах следов недавних нет!
Его глаза сиянье излучали,
И в них горел какой-то новый свет.
— «Я не безумец! Я свидетель чуда!
Был болен я, но чудом исцелен…
Смотри — я здесь, но я пришел оттуда
В короткий срок чрез долготу времен!
Свидетель я, что у Тебя, о Боже,
Единый день, как тысяча годин,
И тысяча таких годин — все то же,
Воистину, что краткий день один!»
…………………………………………..
Он пошатнулся и, раскинув руки,
На плиты храма замертво упал…
А в храме пели. И сливались звуки
В торжественный и радостный хорал.
Читать дальше