Амир Дехлеви - Газели

Ночь кончается, но чашу вновь налей!
Приглашает встретить утро соловей.

Счастлив тот, кто с пенной чашею в руке
Рядом с розой восседает в погребке.

Так налей весельем чашу по края!
Помни, жизнь короче трели соловья.

Пусть твердят, что я беспечен. Видит бог,
Тот беспечен, кто не ходит в погребок.

Благочестие святоши не по мне,
Чистоту и святость черпаю в вине.

Хоть не к чести захмелевшим в драку лезть,
Выдрать клок у мухтасиба в драке — честь.

Захмелевший — царь вселенной, шаханшах,
Я же раб вина веселья в погребках.

Много ль радости в безгрешности, Хосров?
Слаще радость отпущения грехов.

Как могу я счастье встречи обрести,
Если только воздух у меня в горсти?

Взволновали сердце волны черных кос,
И покой навеки их поток унес.

О аллах, пред ними я лежу в пыли,
Рад бы, но подняться не могу с земли.

Снова я мечтаю на исходе дня,
Чтоб закат окутал тьмою кос меня.

Осушая кубок, думаю о том,
Что меня споила призрачным вином.

О Хосров, разрушен твой дворец надежд.
Ухвати хотя бы край ее одежд!

Зачем скрываешь лик? Он виден все равно.
Ведь если был бы скрыт, все умерли б давно.
Я дервиш, я сношу презрение молвы.
Как рубища, любви не утаить, увы.

Не говори: «Зачем застыл в восторге он?»
Твой лик увидев, кто же не будет восхищен?

Ты орды взоров шлешь, и силы не равны.
Семь поясов земных тобой разорены.

Твоих измен не счесть. Чтоб обрести покой,
Я сердцу говорю: изменчив нрав людской.

Пусть не дал никому бессмертия аллах,
Бессмертие даруй Хосрову хоть в стихах!

Отчего уста смеются, если плача не слыхала?
Отчего взметнулись кудри, если сердце не вздыхало?

Тело ты изрешетила. Извлекать не стану стрелы.
Отчего пронзили душу, коль впивались жалом в тело?

Смолкло сердце то, что сердцу прежде вторило созвучно.
Отчего теперь чужие, если были неразлучны?

Ты моя свеча желанья, хоть тебя не видит око.
Отчего сожжен свечою, коль свеча моя далеко?

Я во сне ищу губами лик, подобный сновиденью.
Отчего же сны смешались, стали сумеречной тенью?

Я, увы, невольник сердца, но не в тягость мне оковы.
Отчего, как наважденье, ты находишь на Хосрова?

Настала ночь, и та свеча, из-за которой дни постылы,
Зажглась и каждый уголок в печальном сердце осветила.

И сонмы душ упали ниц, и при ее манящем свете
Взывают жалобно: «Подай!» — как толпы нищих у мечети.

Я плачу. Верно, потому, что должен року покориться.
Увы, я — нищий, а она — жестокосердая царица.

Ревную к зеркалу: оно в свои объятья заключает
Ту, в чьем сияющем лице само, как в зеркале, сияет.

Почтенный суфий, мой муршид, ей поклонился, как святыне,
И каждый волосок взывал из власяницы к той богине.

А я, перо макая в кровь, запечатлел стократно в слове
Тот образ дивной красоты, поющий издавна в Хосрове.

Прошла!.. И вслед ушла душа,
И я застыл, едва дыша,

Украдкой глядя, точно вор,
Что на чужой косится двор.

Хватился сердца — сердца нет.
Как обруч, покатилось вслед.

Вскричал: «О равная весне,
Скажи, вернешь ли сердце мне?»

Расхохоталась, и в устах
Сверкнули перлы. О аллах!

В ночи казалось мне — умру,
Коль не увижу поутру.

И все ж печаль была светла:
Ведь ты во сне ко мне пришла.

Я понял: в дни творенья рок
Мою любовь к тебе предрек.

Предрек тогда ж Хосрову он:
Тобою буду умерщвлен.

Дождусь ли вновь тебя, о лунное сиянье?
Ушла, не подарив надежды на свиданье.

Унесшую покой, должно быть, не увижу
До Страшного суда. О Судный день, гряди же!