Амир Дехлеви: Газели

Как тьмой не быть объятым, когда свечу желанья
Зажечь не в силах сердце от призрака свиданья?

Не знает тот, кто не был хоть раз любовью пьян,
Вина, что опьяняет сильнее, чем дурман.

Во зле повинны люди, в корысти — зла причины.
Во всех моих печалях красавицы повинны.

Вопить из-за колючки — таков удел людей.
Из-за прекрасной розы рыдает соловей.

Любовь, как зной пустыни, томит влюбленных жаждой.
Отправиться в пустыню отважится не каждый.

Я не дерзну губами твоих коснуться ног,
Но дай мне в изголовье, как милость, твой порог!

Коль я умру, не думай, что я убит тобою.
О нет, не ты убийца! Любовь тому виною.

Ее хмельные стрелы давно попали в цель.
Проходит жизнь Хосрова, но не проходит хмель.

Я луной тебя назвал бы — слух она не услаждает.
Я тебя назвал бы розой — перлы слов не рассыпает.

Ты не знаешь, нет, не знаешь, что не сплю я до рассвета.
Где уж знать, коль ты вкушаешь сладкий сои, забыв поэта.

И никто тебе не скажет, как тоска скитальца гложет.
Ветерок об этом знает, но сказать, увы, не может.

До земли спадают кудри и окутывают плечи,
Но уста они лишили словаря любовной речи.

О жестокая, волненье — для тебя чужое слово.
Ты могла бы научиться волноваться у Хосрова.

Напрасны проклятья и слезные стоны!
Что делать, судьба не всегда благосклонна.

Я с радостью жертвою стал бы твоею.
Что делать, заставить любить не умею.

Печальному сердцу лекарство — терпенье.
Что делать, коль в сердце терпенья — ни тени?

Сношу терпеливо лишь тяжкие муки.
Что делать, коль ранен кинжалом разлуки?

Тебя не заставит забыть и могила.
Что делать, коль ты обо мне позабыла?

Раба обласкают — он сдвинет и горы.
Что делать, стелюсь я, я слышу укоры.

Ты жизни Хосрову дороже, о пери!
Что делать, стучусь я в закрытые двери.

Ты — статуя, ты — идол, чье сердце тверже скал.
Нет, сердце не такое создатель Еве дал.

Я с амброю сравнил бы твой тонкий запах кос,
Но благовонней амбры сердца в силках волос.

Твой лик — сиянье шелка, но похищать сердца
Не может шелк подобно сиянию лица.

Сказал: «Себя увидишь, коль взглянешь на луну»,
В ответ сказала: «Лучше я в зеркало взгляну».

Я жажду сна в могиле. О, как покоен он!
Коль рядом нет подруги, подобен аду сон.

Винишь, Хосров, красавиц? Виновны не они.
В соблазне красотою глаза свои вини!

Сердце к ней ушло, оставив то, чего оно желало,
И молва на перекрестках, как змея, вонзает жало.

Я и сам делюсь печалью и скорблю, не пряча слезы,
Ведь моим устам остались лишь несбывшиеся грезы.

Как мячом, играла честью, но победу, безусловно,
Над соперниками все же одержал я, пусть духовно!

Вся цена душе, о роза, твоему равнялась взгляду,
И, коль сердца не осталось, оболочки ей не надо.

На твоем пути, наверно, вовсе душу потеряет
Тот потерянный, чье сердце у тебя в руках сгорает.

Что отвыкнет от страданий и без сердца он едва ли.
Тот, чье сердце так привыкло к безысходности печали.

О Хосров, не лучше ль сразу, не испытывая жалость,
Кончить все земные счеты, если сердца не осталось?

Сердце, верящее в то, что красавиц покорит,
Я сравнил бы со стеклом, что взялось разбить гранит.

Но и праведник-аскет, торопящийся в мечеть,
Просто, как зеленый плод, не успел еще созреть.

Ты спросила: «Это кто?» Слух ласкал небрежный тон.
«Дервиш, — кто-то дал ответ. — Просит милостыни он».

О притворство! Но зачем за неверность клясть подруг,
Коль подругам красота изменяет тоже вдруг?

Знаешь ты — зачем заря? Чтоб тавро разлуки мог
У влюбленных выжигать полыхающий восток.

В этом мире все не так. Тошно жить Хосрову в нем.
Оттого играет он с красотою, как с огнем.