Дмитрий Сухарев (Сахаров) - При вечернем и утреннем свете

Что ж, и в серпантине нет предмета поэзии?
Бели так, то вам просто неведом Звонко,
Которому все нипочем, ибо он успел побывать
Не только черногорским партизаном,
Но и черногорским министром культуры.
Звонко,
Особенно когда ему ударит в голову
Дивный шум черногорского ливня (шутка),
Несколько переоценивает свои шоферские возможности.

И я у смерти на краю
Та-та та-та и жизнь свою
Измерил взглядом отстраненным.
И в ней та-та та-та вполне,
Как в черной пропасти на дне
И т. д.

Полуволчок по кличке Микси
Вынесло не к той обочине,
Где твердь срывается к уровню моря,
А к той,
Что устремляется к уровню неба.
В этом была большая везуха и, уверяю вас,
Большой предмет поэзии.

Честно говоря, случалось и кое-что поинтересней,
Но про это лучше помалкивать.

В старый город, в старый город
Въезд машинам запрещен,
Забреду я в старый город
С аппаратом за плечом,
Закуплю открытки-марки,
Подивлюсь на старый хлам,
Аппарат старинной марки
Наведу на старый храм.

Горы, каменное диво,
С трех сторон стоят стеной.
Кручи гор да гладь залива
За стеною крепостной.
Как на фоне этой глади
Розы пышные цветут!
А когда-нибудь в осаде
Люди сиживали тут.

Кто в осаде, кто в засаде,
Сверху грохот, сзади гром:
Будто тигры в зоосаде —
За стеною да за рвом.
Без досады справлю тризну
По драчливым тем годам
И беспечному туризму
Предпочтение отдам.

Ты лежи, моя открытка,
В старом ящике на дне.
Ты ползи ко мне, улитка,
По старинной по стене.
Старый город, старый камень
И харчевня «Старый ром».
Что-то пишет старый парень
Притупившимся пером.

В Ко́торской До́броте кошка и та
Ловит рыбешку на кончик хвоста,
Ах, до чего терпелива!
Кот окунает в залив коготки,
Даже котята и те рыбаки,
Весело им у залива.

В час, когда ветер в горах несварлив,
В Доброте тих и приветлив залив,
Тих, маслянист и зеркален.
Что ж, пожелаем удачи коту,
Может, удачу — не эту, так ту —
Нынче и мы заарканим.

В Доброте быстро сгущается тьма,
Влажной Венецией пахнут дома,
Дворики, двери, балконы.
Весело рыбку из мрака извлечь,
Весело слышать славянскую речь
В полуплевке от Анконы.

В полупарсеке от милой родни
Хвост окунуть в ручеек болтовни
И подцепить с полуслова:
«Блажо, куда ты?» — «А я на причал:
Кот, понимаешь, совсем одичал,
Кит бы не съел рыболова!»

В Древней Греции рожденных
Вижу девушек в саду.
Их лукавые походки,
Их крутые подбородки
Мне опять сулят беду.

Их волос коварный груз
Неспроста тесьмою связан.
Не войти бы мне во вкус!
Девы древности, союз
С вами — противопоказан!

Я сражен, убит, усоп,
Вдавлен в русский свой сугроб
Легкой ножкой неземною.

Ах, зачем коварный сноп
Связан кожаной тесьмою!

Полдень. Привезли в отель туристов
Медсестер, текстильщиц, трактористов;
Друг за дружку держатся слегка;
Потому — похожи на хористов:
Скажем, хор районного ДК.

Первые, допустим, голоса
Местную торговлю укрепили:
В первые же, скажем, полчаса
По складному зонтику купили.

А вторые голоса пошли
Укреплять здоровье под лучами
И в шезлонгах дружеской земли
Тоннами фотоны получали.

Ужин. Так бы нам всегда и жить —
И обслужат нас и не обложат.
Прочих спросят, что им положить,
Этим — что положено положат.

Взял баварец светлого пивка,
Сок техасец, колу алабамец.
Славный хор районного ДК
Наблюдал за этим улыбаясь.

Полночь, тишина. Альты с басами
Сны себе показывают сами,
Но и полночь не ослабит уз:
Третьи голоса под небесами
Укрепляют связи братских муз.

А мне красться не судьба
Черными горами,
Не студить чумного лба
Черными ветрами,
Ни при звездах и луне,
Ни под черной тучей
Не толкать ладонью мне
Двери нескрипучей.

Ничего мне не понять
На высоком ложе,
Поцелуем не унять
Чьей-то дивной дрожи,
Не цепляться за плечо
На краю обрыва —
Отчего так горячо?
Отчего счастливо?