Дмитрий Сухарев (Сахаров) - При вечернем и утреннем свете

Не польстись ты, дочь, на генерала,
Не прельстись заслуженным артистом,
А рыбак посвататься захочет,
Ты скорей давай свое согласье.

Он, рыбак, из моря рыбку тянет,
Он домой, рыбак, приходит редко,
Он, когда и выпьет, не дерется,
Не бранит хозяйку по-пустому.

Уж он скажет: Уля моя, Уля,
Солнышко над речкой быстротечной.
Уж он сядет с Улюшкою рядом,
Уж он милой голову погладит.

Как засы́пал снежок траву жухлую,
А рябинушка
Не осыпалась
И пылает на снежной салфеточке,
Как румян пирожок на столе.

А с утра сизой тучей укрылися
Вётлы сизые,
Ветки голые,
А на ветках сидят сизы голуби,
Испекла бы ты, мать, пирожка.

Пирожок бы лежал на салфеточке,
Сладки крошечки
На окошечке,
Мы бы, голуби, крыльями хлопали,
А рябинка бы лета ждала.

Под рябинкой не знойно, не ветрено,
Посажу в траву
Дочку малую,
На-ка, Улюшка, ягодку алую —
Знай соси да другой не проси.

Горы, горы,—
Что нам горы эти?
Что на горы эти
Мы глядим, как дети?
Мы глядим до боли
Синими глазами
На большие горы
С белыми снегами.

Ветры дуют,
Снег лежит, не тает.
Все попередумать
Времени хватает.
Там, в соседстве с небом,
На вершинах голых
Думается снегу
О зеленых долах.

Долы, долы,
Все леса кудрявы.
Не у нас ли дома
Мягче пуха травы?
Реки все парные
С мала до велика,
И летит над ними
Журавель-курлыка.

Горы, горы,—
Что нам горы эти?
Что на горы эти
Мы глядим, как дети?
Мы глядим до боли
Синими глазами
На большие горы
С белыми снегами.

Чем попусту слоняться
Меж никнущих лозин,
Не лучше ли заняться
Плетением корзин?

Над лубом да над лыком,
Над ивовым прутом
Сиди с приятным ликом,
Как древний грек Платон.

Занятие такое
И страсть в себе таит,
И более мужское,
Чем кажется на вид.

Не промысла же ради
В работу эту вник
Седой, не при параде,
Полковник-отпускник.

Ученых наших деток
Влечет иная честь,
Но слух такой, что предок
Крестьянствовал,— он есть.

Наш локус — Ламский Волок,
Таков семейный миф,
А путь до книжных полок
И долог был и крив.

Так что ж, в лаптях лукаво
Себя вообразим?
Но, право, не забава
Плетение корзин.

Витые эти кольца —
Сплошной бальзам душе,
Притом хозяйству польза
И разум в барыше.

Большой барыш — сознаться,
Что жил чужим умом.
Большой барыш — дознаться,
Что суть в тебе самом.

Ты сам себе владыка
И знаешь, каково
Единственное лыко
И где сыскать его.

Полоскала
Каргополочка белье,
Стыли руки на морозе у нее.
В полынье вода — не чай,
Припевала невзначай,
Чуть слетала песня та,
Па́ром таяла у рта.

На Онеге
Белый снег да белый лед,
Над Онегой белый дым из труб идет.
Дым идет белей белья
Изо всякого жилья,
Изо всякой мастерской —
Прямо в небо день-деньской.

Город Каргополь —
Он город невелик,
А забыть его мне сердце не велит:
Может, он и мал слегка,
Да Онега велика,
Да немерены леса,
Да без краю небеса.

Так и вижу -
На Онеге белый лед,
Так и слышу — каргополочка поет.
Пусть мороз лютует зло,
Все равно у нас тепло,
Грел бы душу лад да труд,
Шел бы дым из наших труб.

Спи, Кишинев.
Нем
Сон.
Спи, тишиной
Не-
сом.
Тишь-тишина
Сену подобна:
Сено молчит, кроткое,
Но-
Добро и сдобно
Пахнет оно.
Выкошен луг, откишевший словами,
Хохотом, топотом и шепотком.
Выключен слух,— значит, дело за вами,
Ноздри. А губы? — а губы потом.
Полог земли
Тих,
Чист.
Только вдали —
Дых,
Свист.
Слабый такой,
Еле заметный,
Будто летит, темень пронзив.
Некой планеты
Вещий позыв.
И,
Пригвожденный таинственным свистом,
Тяжестью мглы и отсутствием дня,—
Что́ я гляжу, человек неказистый,
На половецкую удаль огня?
Вижу ли день?
Жду
Сна?
Или мне темь
Ду-
шна?
Или опять
Путь проторяю
В край, где закат кровью вишнев,
И повторяю:
Спи, Кишинев,
Спи,
Кишинев.