Константин Ваншенкин - Жизнь человека

Нынче выглядит все по-другому.
Хорошо? Хорошо, да не то.
Прежде нравилось, чтобы от дому
Наша школа была далеко.

Чтоб дороги крутое лекало
Округляло неспешную речь.
Чтобы что-То в пути отвлекало,
Потому что хотело привлечь.

Мы, как в речку, входили в науки.
А затем, по прошествии лет,
Наши дети нырнули, и внуки
Изготовились детям вослед.

Вновь звонок этот школьный, и очень
Неохота идти со двора…
Золотая — вы скажете — осень?
Золотая — отвечу — пора.

Луч, вдетый в скважину замка
Как будто нить в ушко иголки,
В конце кудрявится слегка,
И волоконца эти колки.

Как за окном капель звонка!
Как мысль густа на книжной полке!.

Потом и девичье ушко
Чуть-чуть зардеется от света.
На сердце просто и легко.
И ощутимей взгляд соседа.

Жаркой мазурки вал.
Юношеские стансы.
Время промчалось…
Бал
Стал называться — танцы.

Скромненький слов запас
Даже и после вуза.
Явно стыдясь за вас,
В сторону смотрит муза.

А город, струя свою речь,
С такою картиною сжился:
Мальчишка с кудрями до плеч
И девочка, вбитая в джинсы.

Надеюсь, что эти стихи
Прочтут через некие годы,
Увидев в оконце строки
Превратности нынешней моды.

Долговязая, тянись,
На сомненья невзирая,—
Головою прямо в высь,
Где листва блестит сырая.

Долговязая как вяз,
А не как тюльпаны в вазах.
Уважают нынче вас,
Молодых и долговязых.

Не стесняйся, что длинна,
Даже если влюблена,
А избранник чуть пониже.
Принимай и то в расчет,
Что и он еще растет,
Чтобы стать к тебе поближе

С гребня роста своего
Улыбнись кипенью сада
И не бойся ничего.
Лишь сутулиться не надо.

Телефонные будки в сиянье луны.
Телефонные трубки раскалены.

От смутного лепета,
От сладкого трепета,
От ранней весны.

Нет, не от пушек,
Чей говор груб.
От этих ушек,
От этих губ.

Лето. Жарко. Безлюдье в подъезде.
Я давно возвратился уже.
Лифт, поднявшись, остался на месте
И стоит на моем этаже.

Город, собственно, вымер и замер,
Он охвачен дурманящим сном.
Редко кто, да и то из Рязани
Или Тулы, пройдет под окном.

В пустой жаре и в душных ливнях
Июнь Москвой себя пронес.
И вновь к спине рубаха липнет,
И ошибается прогноз.

При этой дьявольской погоде,
К тому же длящейся давно,
Или со мной, или в природе
Случиться что-нибудь должно.

Многое мы без разбору
Памяти нашей суем.
Вспомнил о вас в эту пору
В доме вечернем своем.

Поздним и мрачным приветом
Долго шумят дерева.
И почему-то при этом
Смутно болит голова.

И, утомившись от боли,
Снова беру пиранал —
Все, что от вас поневоле
В жизни своей перенял.

То, что было у природы взято,—
Да вернется к ней.
Вот ушли подробности от взгляда,
Сделалось темней.

Вот уже не видно и дороги
Даже возле ног,
Только виден слабый и далекий
В небе огонек.

Та земля, что пета и воспета,
Суша и вода,
Для тебя исчезнет до рассвета
Или навсегда.

Но среди высокого паренья
Как возможен час,
Чтоб она ушла из поля зренья
Тех, кто видит нас?

Весна, причастная к веселью.
Вечерний гомон вдалеке.
А здесь футляр с виолончелью
У тонкой девушки в руке.

И показалось, что большая
Во мраке, у ее ноги,
Идет изящная борзая,
Легко печатая шаги.

Медленно лист опадает с ветвей.
В плотном тумане вечерние плесы.
Что ж, попрощаемся, только скорей
Долгие проводы — лишние слезы.

Вот пароход уже слышится мой.
Ладно. Обнимемся возле березы,
И отправляйся-ка лучше домой.
Долгие проводы — лишние слезы