Из черемухи, заря.
Распустила косы – душат.
(Сколько душных листьев и волос!)
И пылают маленькие уши
Рядом с огоньками папирос.
От любви глаза мерцают тускло,
Труден шеи поворот,
И смыкает судорожно мускул
К немоте прильнувший рот.
Говори – на радость или зависть
На тебе зеленый газ?
Глохнут листья, гусеницы, завязь.
Вытекает красный глаз.
1922
От самой свистящей скворечни
До черных садовых плетней —
Черкешенок очи – черешни,
Чем слаще они, тем черней.
А дробь разлетается сразу,
Вздымается маленький смерч.
И в сладкую косточку глаза
Клюет воробьиная смерть.
1922
Ночь стеклом обманывает утро.
Негатив. Вираж-фиксаж. Пруды.
Шевелится осторожно утварь
Летних звезд, деревьев и воды.
Ничего из жизни не забыто.
Ни один из дней не позабыт.
Разве можно вырвать ночь из быта,
Если всхлипы каждой липы – быт.
А ведь как морозы их сжигали…
(Разве всхлипывать к лицу?)
Для того ль их столько насажали
По всему бульварному кольцу?
Пусть бы лучше сторожили юбки,
Пусть бы лучше штрафовали тех,
Кто не в урны выбивает трубки,
А в песок или в январский снег.
Пусть уж лучше на столы и стулья,
В канцелярии, под циркуля,
Чем прикидываться шумом улья,
Роем пчел соцветья шевеля.
1922
Мелким морем моросил
Бриз и брызгал в шлюпки,
Вправо флаги относил,
Паруса и юбки.
И, ползя на рейд черпать,
Пузоватый кузов
Гнал по волнам черепах —
Черепа арбузов.
1922
Кто говорит, что он приснился —
Колосс на глиняных ногах?
Я видел сам – и не дивился —
Его подошвы на песках.
Я видел сам песок на киле
У глинобитной крутизны,
Пласты земли, и моря мили,
И щебень в неводе волны.
Я сам рукою детской трогал
Смолу, и лодку, и весло,
Пока отец смотрел с порога,
Как море дулось и росло.
И дальше, выше, в гору, в груде,
В ромашковом руне овцы
Я трогал каменные груди
И виноградные сосцы.
Но полуобморочный облик,
Но голову колосса, лоб
Лишь раз, следя полеты облак,
Я увидал в полночный час.
Когда над крышами предместий
Они зажглись на миг один.
Морозной перхотью седин,
Внезапным ужасом созвездий.
1922
Во сне летал, а наяву
Играл с детьми в серсо.
На ядовитую траву
Садилось колесо.
Оса летала за осой,
Слыла за розу ось,
И падал навзничь сад косой
Под солнцем вкривь и вкось.
Во сне летал… А наяву
(Не как в серсо – всерьез!)
Уже садился на траву
Близь Дувра Блерио.
Ламанш знобило от эскадр.
Смещался в фильме план.
И было трудно отыскать
Мелькнувший моноплан.
Там шлем пилота пулей стал.
Там пулей стал полет —
И в честь бумажного хвоста
Включил мотор пилот.
Во сне летал… А наяву
У эллинга, смеясь,
Пилот бидон кидал в траву
И трос крепил и тряс.
И рота стриженых солдат
Держала крепко хвост,
Пока пилот смотрел назад
Во весь пилотский рост.
Касторкой в крылья фыркал «Гном»,
Касторку крыла пыль,
И сотрясал аэродром
Окружность в десять миль.
Во сне летал… И наяву
Летал. Парил Икар,
Роняя крылья на траву
Трефовой тенью карт.
Топографический чертеж
Коробился сквозь пар.
Был на игрушечный похож
Артиллерийский парк.
Но карты боя точный ромб
Подсчитывал масштаб,
Пуская вкось пилюли бомб
На черепичный штаб.
Во сне летал… А наяву
Со старта рвал любой
Рекорд, исколесив траву,
Торпедо-китобой.
Оса летала за осой,
Слыла за розу ось —
И падал навзничь сад косой
Под солнцем вкривь и вкось.
Летело солнце – детский мяч.
Звенел мотор струной.
И время брил безумный матч
Над взмыленной страной.
1923
Мы выпили четыре кварты.
Велась нечистая игра.
Ночь передергивала карты
В палатке мокрой у костра.
Ночь кукурузу крыла крапом,
И крыли бубны батарей
Колоду беглых молний. С храпом
Грыз удила обоз. Бодрей,
По барабану, в перебранку,
Перебегая на брезент
Палатки, дождь завел шарманку
Назло и в пику всей грозе,
Грозя блистательным потопом
Неподготовленным окопам.
Ночь передергивала слухи
И, перепутав провода,
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу