150 назад? Я больше, к сожалению, о нем не знаю.
Обычно на миниатюре скульпторы не оставляют имена.
А жалко, лучше бы оставили, чтоб вспоминали.
Левретка, что извечно во дворцах живала.
Теперь надгробья в бывшей Пруссии, в Потсдаме.
Сидят собаки королевские на пьедестале.
От статуэтки глаза оторвать нам было невозможно.
Мы оба поняли, не обойти приманки.
На Искии, под солнышком понежиться и покупаться.
Придется с половиной денежек расстаться.
Расстались. Отпуск вдвое сократили мы,
Что флорентийские художники нам подарили.
Как бы здороваясь с искусством с тем, что жизнь делает другою.
Как в душу заглянуть мне бытия
И в сущность мной Италии любимой?
Она – не ресторана дверь стеклянная, друзья,
Толкнул, и вот внутри, все разглядел, родимый.
Вот если бы в Италии когда-то появился я,
Как там, родился я в заснеженной России,
Таким вопросом вообще не занимался б никогда,
Мне было б все известно, а не так, как ныне.
Попав на родине хоть в самый затаенный уголок,
Или в забытый скит, затерянный в Сибири,
Или в Москве, ну, может, олигарху на порог,
Я знаю, что такое русский человек в России.
Его я знаю в самой-самой потаенной глубине,
Души его извилистые тайны и не тайны.
Ее я знаю в клевете и правде, и нужде —
И над разгадкой этих тайн не буду биться я отчаянно.
Но как же вникнуть в суть кого-то из неведомой страны?
Как разгадать его чужую душу, как ее увидеть в яви?
О чем он мыслит, думает, прощупать изнутри
Все то, что скрыто в нем в падении и славе.
Когда я попадаю в Рим, то в изумлении стою всегда,
Когда оказываюсь в центре Рима – Палатине:
От зданий стенки да колонны лишь остались, а какая красота
В колоннах падших под ногами воплотилась.
Бессмертный дух гигантов – он дошел до нас и жив в веках
Для нас, таких чудовищно безвкусных,
В творениях архитектуры, в тех поэмах и стихах,
В преданиях древнейших и изустных.
Ну, кто бы плакал по теперешним-то временам, издал бы стон,
Когда бы новый Герострат поджег нелепейшее зданье?
Ему бы не проклятья – это не афинский Парфенон,
Ему бы ноги целовать, ему бы благодарность да признанье.
Ах, сколько этот новый Герострат, исчадье ада, навредил,
В теперешние времена в Италии почти что повсеместно
Заводы, фабрики построил, нефтью землю он залил,
Он треть Италии загадил —
погляди, помойки в уголках прелестных.
Конечно, самолеты строят, корабли, моднейшую одежду шьют,
Но мусор вкруг себя везде как будто не они бросают,
И неаполитанцам горы мусора прохода не дают,
А крысы, видел сам, за пятки их хватают
Италия живет вся в основном на старом багаже,
Развалины почти не реставрируются, и,
мне кажется, что этого не будет, К природе,
Богом данной, попривыкли красоте,
Ведь если не опомнятся, вся жизнь в помойке их пребудет.
Зачем я головой об стенку бьюсь,
В душе любимой мной страны копаюсь?
Ну, ничего я в этом не добьюсь,
Пока о чем я догадался, не признаюсь.
И я признаюсь, что домыслил по пути,
Что Парфеноны, Колизеи не растут у Лукоморья,
Собор Петра и Павла на Чукотке не найти,
Что колыбель гигантов – Средиземноморье.
Чудесные народы в странах, порассыпанных по всей земле.
Народ – конгломерат: хороших и плохих везде хватает.
Но райской той природы не найдешь нигде,
Той, на которой грек иль итальянец проживает.
Ведь если бы господь когда-то в древности решил