Фердинанд Фингер - Избранное

Дней светлых детства не забуду никогда,

Тех дней, когда я с Козеяткиным сидел на задней парте.

Ну, что сказать, ведь в третьем классе были мы тогда,

Мы в пуговички резались, хотя с большой оглядкой.

Боялись, что училка с грозным взглядом, как всегда,

Упрется в Фингера и пуговички дорогие вдруг отнимет,

И нас склонения, спряжения и точки – тут беда,

Заставит выучить, из класса выгонит,

ну, что-нибудь предпримет.

Ну, вот и кончился зануднейший урок.

Мой друг сказал: «Пойдем ко мне домой, там доиграем».

Вприпрыжку побежали, отперли дверной замок,

И там я заразился страстью, сам того не зная.

Аквариум огромный на столе стоял.

Там через воду пузырьками воздух шел, вскипая,

Он в голубой воде средь зелени шуршал,

Таинственный, вокруг себя красивых рыбок собирая.

Улитки с усиками медленно скользили по стеклу,

Рельефом горки из песка дно устилали,

Растения ветвились к лампам в высоту,

И гуппи оперением своим сияли.

Кабомбы и людвигии пастельной красотой цвели,

И меченосцы, рубры там, перемежаясь, проплывали,

А попугаи водные в горшке гнездо свили,

Икру там положили и горшок ревниво охраняли.

Резвились барбусы там полосатою толпой,

И черным бархатом моллиенезии глаз поражали.

Мне было в том сорок четвертом десять лет – большой!

Мне разноцветьем рыбы душу потрясали.

Я прибежал домой, спросила мама: «Что с тобой?

Ты потный весь, и почему ты запыхался?»

Я с ходу выпалил: «Хочу аквариум большой».

Два года сигареты штучно продавал и до него добрался.

И вот мечта сбылась, вся в голубом была она.

Вот он передо мной живет особой жизнью,

Там свет, тепло, там хорошо – хрустальная вода.

А я и мама в холоде и голоде, после войны в родной отчизне.

Судьбы чудесный случай просто подсобил,

Две рыбки барбусы вдруг кинули икру на счастье,

Четыре сотни крошечных мальков я получил,

И продал их, когда большие стали, в одночасье.

За пару лет поднаторел на разведеньи рыбок я.

И «птичий рынок» стал вторым мне домом.

Мои труды поддерживала вся семья,

На рынке каждый покупатель-продавец стал мне знакомым.

Я по субботам и по воскресеньям в пять утра вставал.

И было все равно, то лето или стужа,

Две банки с рыбками я к телу прижимал,

Чтоб не замерзли, воздуха хватало, не было им хуже.

При минус двадцать на морозе рыночном стоял,

А одежонка жуть – в чем был одетый,

Замерзнуть рыбкам никогда я не давал,

И баночки мои теплом от тела были греты.

В той абсолютной нищете я шкаф купил,

Затем на радость маме я диван добавил,

А брат из красного из штапеля портьеры вдруг добыл,

Господь от голода нас навсегда избавил.