Семен Кирсанов - Собрание сочинений. Т. 1. Лирические произведения

Дальним гудкам у шлагбаумов
в унисон —
он до района Баумана
донесен.

«Бил я у Иоанна, —
ан, —
звону иной регламент
дан.

Бил я на казнях Лобного
под барабан,
медь грудная не лопнула, —
ан, —

буду тебе звенеть я
ночью, в грозу.
Новоград и Венеция
кнесов [2] Кнес — «потолочное стропило», см. князёк. Примечание сканериста. и амбразур!»

Била молчат хвалебные,
медь полегла.
Как колыбели, колеблемы
колокола.

Башня в облако ввинчена —
и она
пробует вызвонить «Интерна —
ционал».

Дальним гудкам у шлагбаумов
в унисон —
он до района Баумана
донесен.

Ты искал имен девичьих,
календарный чтил обычай,

но, опутан тьмой привычек,
не нашел своей добычи,

И сегодня в рифмы бросишь
небывалой горстью прозвищ!

Легкой выправкой оленей
мчатся гласные к Елене.

В темном лике — Анастасья —
лепота иконостасья.

Тронь, и вздрогнет имя — Анна —
камертон, струна, мембрана.

И потянет с клички Фекла —
кухня, лук, тоска и свекла.

Встань под взмахом чародея —
добродетель — Доротея!

Жди хозяйского совета,
о модистка Лизавета!

Мармеладно-шоколадна
Ориадна Николавна…

Отмахнись от них рукою,
зазвени струной другою.

Не тебе — звучали эти
имена тысячелетий.

Тишина! Silence! и Ruhig!
Собери, пронумеруй их, —

календарь истрепан серый, —
собери их в буквы серий,

чтобы люди умирали,
как аэро, с нумерами!

Я хотела вам признаться,
что люблю вас, R-13!

Отвечаю, умилен:
Я люблю вас, У-1 000 000!

Севернее!
Севернее!
В серое!
В серебряное!
В сумерки,
рассеянные
над седыми дебрями!

Выше!
Выше!
Севернее!
Северней полет…
Шумный ветер стервенеет,
нескончаем лед.

Разве есть на свете юг?
Дай ответ!
Разве этих синих дуг
где-то нет?

Холод молод и растущ,
холод гол,
и гудит полярных стуж
колокол.

И назад уйти нельзя,
задрожав, —
выше — в гибель поднялся
дирижабль.

Сколько дымных
белых лет,
сколько длинных
кинолент
замерзало?
Сколько темных
звезд вослед
замерцало?

Путешествуем? Путешествуем
в снах туманных высот.
Мы над северным снегом шефствуем
с высоты пятисот.

Что за право? Какая охота?
Чьи ладони несут
миллион ледяных Хара-Хото
подо мною внизу?

Милая!
В таком аду,
где и лед
кричит «ату»,
с лету, сразу
разберешь,
до чего
наш мир хорош!

Слушай!
Мной осиротев,
вспомни,
вдруг похолодев,
на какой
я широте,
на какой
я долготе.

Недавно в безмолвную темень,
от ужаса сузив зрачки,
на самое полюса темя
они побросали флажки.

Смешные! Зеленые с красным,
но белое их замело.
Назад возвращаться не страшно,
и айсберг принять за мелок.

А южнее — лучше,
лучше — ближе к лету.
Северные люди
пели песню эту:

«Пимы наши,
пумы,
чумы наши,
шумы,
думы наши,
дымы
кажутся
седыми».
А южнее — лучше,
лучше — ближе к лету.
Мурманские люди
пели песню эту:

«Роба наша —
рыба,
слава наша —
ловля,
сельди
идут в сети,
тропы наши —
трапы».

А южнее — лучше,
лучше — ближе к лету.
В Новгороде люди
пели песню эту:

«Снится мне
пшеница,
рожь
всего дороже,
а ячменной
жмене
на пшене
жениться».

А южнее — лучше,
лучше — ближе к лету.
Черноморья люди
пели песню эту:

«У купальни —
пальмы;
ляг плашмя
у пляжа;
камбала
рукам была
тяжела,
как яшма».

Ниже! Туже! Туже!
Вдруг запахло стужей.
Кто-то у Батума
обо мне подумал.

Ты не проворонишь
звук из южных комнат?
Может, у Воронежа тоже,
может, помнят?..

Льдины, льдины, льдины…
Дирижабль, падая
на лед, в крик единый
разорвался надвое.