Артюр Рембо: Стихи (3)

Я летел, обгоняя полуострова,

По спиралям смещающихся ураганов.

Черт возьми! Это было триумфом погонь,

Девять суток, как девять кругов преисподней!

Я бы руганью встретил маячный огонь,

Если б он просиял мне во имя господне!

И как детям вкуснее всего в их года

Говорит кислота созревающих яблок,

В мой расшатанный трюм прососалась вода

И корму отделила от скреповищ дряблых.

С той поры я не чувствовал больше ветров

Я всецело ушел, окунувшись, на зло им,

В композицию великолепнейших строф,

Отдающих озоном и звездным настоем.

И вначале была мне поверхность видна,

Где утопленник, набожно поднявший брови,

Меж блевотины, желчи и пленок вина

Проплывал, иногда с ватерлинией вровень,

Где сливались, дробились, меняли места

Первозданные ритмы, где в толще прибоя

Ослепительные раздавались цвета,

Пробегая, как пальцы по створкам гобоя.

Я знавал небеса - гальванической мглы,

Случку моря и туч, и буранов кипенье,

И я слушал, как солнцу возносит хвалы

Всполошенной зари среброкрылое пенье.

На закате, завидевши солнце вблизи,

Я все пятна на нем сосчитал. Позавидуй!

Я сквозь волны, дрожавшие как жалюзи,

Любовался прославленною Атлантидой.

С наступлением ночи, когда темнота

Становилась внезапно тошней и священней,

Я вникал в разбившиеся о борта

Предсказанья зеленых и желтых свечений.

Я следил, как с утесов, напрягших крестцы,

С окровавленных мысов, под облачным тентом,

В пароксизмах прибоя свисали сосцы,

Истекающие молоком и абсентом.

А вы знаете ли? Это я пролетал

Среди хищных цветов, где, как знамя Флориды,

Тяжесть радуги, образовавшей портал,

Выносили гигантские кариатиды.

Область крайних болот... Тростниковый уют

В огуречном рассоле и вспышках метана

С незапамятных лет там лежат и гниют

Плавники баснословного Левиафана.

Приближенье спросонья целующих губ,

Ощущенье гипноза в коралловых рощах,

Где, добычу почуяв, кидается вглубь

Перепончатых гадов дымящийся росчерк.

Я хочу, чтобы детям открылась душа,

Искушенная в глетчерах, штилях и мелях,

В этих дышащих пеньем, поющих дыша,

Плоскогубых и золотоперых макрелях.

Где Саргассы развертываются, храня

Сотни бравых каркасов в глубинах бесовских,

Как любимую женщину, брали меня

Воспаленные травы - в когтях и присосках.

И всегда безутешные, - кто их поймет,

Острова под зевающими небесами,

И раздоры, парламентские, и помет

Глупышей - болтунов с голубыми глазами.

Так я плавал. И разве не стоило свеч

Это пьяное бегство, поспеть за которым,

Я готов на пари, если ветер чуть свеж,

Не под силу ни каперам, ни мониторам.

Пусть хоть небо расскажет о дикой игре,

Как с налету я в нем пробивал амбразуры,

Что для добрых поэтов хранят винегрет

Из фурункулов солнца и сопель лазури,

Как летел мой двойник, сумасшедший эстамп,

Отпечатанный сполохами, как за бортом,

По уставу морей, - занимали места

Стаи черных коньков неизменным эскортом.

Почему ж я скучаю? Иль берег мне мил?

Парапетов Европы фамильная дрема?

Я, что мог лишь томиться, за тысячу миль

Чуя течку слоновью и тягу Мальстрема.

Забываю созвездия и острова,

Умоляющие: оставайся, поведав:

Здесь причалы для тех, чьи бесправны права,

Эти звезды сдаются в наем для поэтов.

Впрочем, будет! По-прежнему солнца горьки,

Исступленны рассветы и луны свирепы,

Пусть же бури мой кузов дробят на куски,

Распадаются с треском усталые скрепы.

Если в воды Европы я все же войду,

Ведь они мне покажутся лужей простою,

Я - бумажный кораблик, - со мной не в ладу

Мальчик, полный печали, на корточках стоя?

Заступитесь, о волны! Мне, в стольких морях

Побывавшему, мне ли под грузом пристало

Пробиваться сквозь флаги любительских яхт

И клейменых баркасов на пристани малой?

В 1935 г. появился перевод Б. Лившица:

Когда бесстрастных рек я вверился теченью,

Не подчинялся я уже бичевщикам:

Индейцы-крикуны их сделали мишенью,

Нагими пригвоздив к расписанным столбам.

Мне было все равно; английская ли пряжа,

Фламандское ль зерно мой наполняют трюм.

Едва я буйного лишился экипажа,

Как с дозволения Рек понесся наобум.

Я мчался под морских приливов плеск суровый,

Минувшею зимой, как мозг ребенка, глух,

И Полуострова, отдавшие найтовы,

В сумятице с трудом переводили дух.

Благословение приняв от урагана,