Самуил Киссин - Легкое бремя

Годом позже в рецензии на книгу В. Брюсова «Семь цветов радуги», которую Н. Лернер назвал «Облезлая радуга», критик утверждал, что «собственного творчества у Брюсова никогда не было»: «со скукой слушаешь “все напевы” давно изжитого машинизма, урбанизма <���…> и с облегчением оставляешь этот ненужный, неинтересный сборник опытов, проб, перепевов, самоповторений, словно выходишь на свет Божий из пыльного склада рваных декораций и безнадежно обветшалой бутафории» (Журнал журналов. 1916. № 27. С. 13).

Сам Ходасевич к творчеству Валерия Брюсова относился иначе и не уставал повторять: «Он не бездарность. Он талант, и большой. Но он — маленький человек, мещанин, — я это всегда говорил. Потому-то при блистательном “как", его “что” — ничтожно…» (Собр. соч. в 4 т. Т. 4. С. 394).

А о книге Валерия Брюсова «Семь цветов радуги» писал: «Мне уже случалось подчеркивать, что любовь к литературе, к словесности, та самая, за которую так любит упрекать Брюсова обывательски-дилетантская критика, в действительности является одним из прекраснейших свойств его музы. Моменты творчества для него самые острые, самые достопамятные в жизни. Жить значит для него: быть поэтом» (Утро России. 1916. 21 мая. См.: Собр. Соч. в 4 т. Т. 1. С. 463).

Александр Яковлевич Брюсов (1885–1966) — младший брат В. Я. Брюсова, соученик по 3-й классической гимназии и близкий приятель Ходасевича, а затем и Муни. Был призван в первый же месяц войны, с сентября 1914 — в действующей армии. И. М. Брюсовой он писал: «до 12 ноября все заключалось в военных маршах без боев. 12–13 наш батальон, выдвинувшись слишком вперед, столкнулся с противником у Винницы: мы 2 суток брали этот городок, где была… бригада (2 полка) и 2 батареи. Я был на передовой позиции. Взяли Винницы атакой.» (РГБ. Ф. 386. Карт. 78. Ед. хр. 21).

С лета 1915 г. о нем не было вестей, затем, как вспоминала Л. С. Киссина, у Брюсовых появился денщик А. Я. Брюсова, рассказавший, что он попал в плен. До января 1919 года он томился в немецком лагере для офицеров в Neisse. В лагере от В. Я. Брюсова узнал о смерти Муни.

«Письмо, где говорится о Муниной смерти, получил на Пасху. Очень сожалею, что Муне так не повезло. Как Лида?

Лично я живу без перемен. Занимаюсь, скучаю, играю в городки, решаю Шахматные задачи [несколько строк вымарано цензором]. Здесь наступили жаркие дни. Даже ночью тепло, как летом. Мы развели себе небольшой огород и цинцинатствуем. Только артишоки что-то трудно всходят» (5. IV. 1916).

31 октября 1918 г. он писал брату: «Живу я вот уже четвертый год в “общежитии”, а это невыносимее всего. Последнее время прямо руки опускаются работать над чем-нибудь. Ведь подумай только: четвертый год я не могу рассчитывать даже на полчаса, в течение которых против меня или рядом со мною (буквально в 1–2 шагах) не виднелась бы чья-нибудь физиономия, чтобы вокруг меня не слышался бы гул ряда голосов! И это при всеобщей повышенной нервности, какая только может быть у заключенных!

Набросился я было в отчаянии на греков, но после первой же драмы Соф0кла ослабел и опять забездельничал, растягивая чтение газет (полуотдых) и увязая в остальное время в перечитывании Бальзака и гробокопательстве в английских “сленгах” <���…>

Случайно узнал о лекциях Ходасевича, Зайцева, Шершеневича и др. по поэтике. Следовательно все они в Москве?» (РГБ. Ф. 386. К. 78. Ед. хр. 20).

Со 2 по 13 июля 1915 г. Ходасевич провел в семье Валентины Михайловны Дидерихс, где жили и М. Ф. Ходасевич с женой.

Елена Теофиловна, Хеля — жена М. Ф. Ходасевича; Иван Трифонович Данилов — его помощник.

12 июля 1915 г. Ходасевич писал жене из Раухалы: < Завтра 13-го, в понедельник, еду в Петербург, вернее — в Царское, ибо только завезу вещи к Войшицким. Что делать мне дальше — предоставлю Георгию Ивановичу, ибо рассказ свой («Заговорщики». — Примеч. комментатора) кончил только сегодня и не успел его переписать. Если Г<���еоргий>» И<���ванович> скажет, что мыслимо тотчас получить за него деньги, я, пожалуй, перепишу его в Царском же и подожду результата.

Скажу даже по совести. Если бы все дело было только в рассказе, я завтра же был бы в поезде и ехал в Москву. Но мне хочется побывать у Чулковых, к которым я попаду только к вечеру… Хочется побывать в Царском и после здешних разговорах о ягодах, о грибах да о сухом квасе — поговорить с людьми. Я отдыхал, мне здесь было хорошо, но прямо приехать в Москву — нет, у меня остался бы от поездки дурной, т. е. нудный осадок» (РГАЛИ. Ф. 537. Оп. 1. Ед. хр. 44).