Максим Жуков - Поэма новогодняя моя

Как говорят районные врачи,
в дверях переминаясь: «Вызывали?» —
мне так же парень, заходя, сказал,
при этом улыбнувшись, и напомнил
улыбкою поэта одного —
о нем я выше говорил немного
в главе по нумерации второй, —
с которым мы когда-то начинали,
совместно самиздатовский журнал
на «Эрике» подпольно распечатав,
негласно по друзьям распространять.

У нас тогда – вы помните? – не вышло,
а почему – не знаю по сей день.

Я дверь пошире радостно открыл
и в темноту подъездную вгляделся…
Но нет! – то был, конечно же, не он,
а бледное о нем напоминанье.
Но все же – и улыбка, и черты,
и волосы, волною кучерявой
спадая на широкий воротник,
его мне словно вспышка осветили…
Теперь я знаю: он давно не тот,
хотя и сохранил остатки сходства
с собою прежним, видным, молодым,
но – жизнь… литературные труды,
а также культуртрегерство сплошное
без передышки, многие года…
Короче, мне отчетливо напомнил
тот паренек былого КузЬмина —
прошу я с КуЗМиным его не путать,
что был в ХХ веке декадент,
салонный бонвиван и песнопевец.
Так вот, напоминая Кузьмина,
мне паренек на выбор предоставил
из двух девиц любую, но одну.

Как сильно рыба двинула хвостом!

Я выбрал ту, что выглядела старше.
Высокая, с длиннющими ногами,
она была, как ангел, белокура,
и пахла мокрой тушью и вином.

Свой деловито скинув кардиган
и шапочку с помпоном, как у Санты,
она велела деньги передать
парнишке, что, сжимая органайзер
и несколько сутулясь, как Кузьмин,
к машине проводив ее «подружку»,
на лестничной площадке ожидал.

Я вынул портмоне и рассчитался,
извечный принцип олицетворяя

российских стопроцентных предоплат, —
у нас ведь как: о качестве услуг
мы ничего, практически, не знаем,
уже услуги эти оплатив…

На кухню длинноногая прошла
и чаю для начала попросила.
Я, закусив, как фраер, удила,
ей предложил чего-нибудь покрепче.
Она кивнула, пряди собрала
обеими руками на затылке,
из них произведя кобылий хвост,
который вида, в общем-то, не портил
и даже ей к лицу заметно шел;
но, не найдя заколки иль резинки,
она решила, тяжело вздохнув,
оставить все как было, обнимая
раскрытыми ладонями виски,
и на свои уставилась колени,
что были в высоченных сапогах.

Устала, видно, девушка работать —
подумал я и водки ей налил.

Мы с ней еще минуту помолчали.
– Какой по счету вызов? – я спросил,
желая подружиться и поладить…
Она, проигнорировав вопрос,
взяла заправским жестом и махнула,
не дрогнув, ей налитые сто грамм.

«Ну, что за времена! Ну, что за нравы!» —
подумал я и колбасу достал,
нарезал и подал ей на тарелке.
Она тарелку к носу поднесла,
понюхала и, ухватив кусочек
пластинами нарощенных ногтей,
его к себе за щеку запихала
и принялась усиленно жевать.

Я выяснить решил, как звать ее,
и обратился к ней с простым вопросом:
– А как тебя, красавица, зовут?
На что, ко мне стакан пододвигая,
она, не дожевав, произнесла
(с прононсом через нос):
– Левомиколь…

– Вот это – жесть! Я никогда не слышал
такого… ну и ну – Левомиколь!

Она с упреком на меня взглянула
и выдала с разбивкой по слогам:
я – Ле-на! или можешь звать Ни-коль!
Николь – второе имя – для клиентов,
для тех, кто плохо дружит с головой.
А так – Еленой в детстве обозвали,
да так – все больше Леной – и зовут.

– Николь в отстой! Елена мне милее.
«Что Троя вам?» когда б не Мандельштам! —
я ей в ответ загадочно промолвил,
она же – ясен пень – не поняла.

В стакан налив повторно сотню грамм,
я поболтать решился с ней на тему
досрочно мной оплаченных услуг:
осведомиться, может быть, она
сама имеет в сексе предпочтенья,
с моими неспособные совпасть…

Но, прежде чем начать осведомляться,
я невзначай оплошность допустил —
грубейшую, точней сказать, ошибку,
из ряда, однозначно, – роковых.

Ошибка та мне вскоре вышла боком.
Но мы вперед не будем забегать.

Я, перед тем как попросить к дивану
Елену поскорее перейти
и там уже начать о предпочтеньях
прямой, но щекотливый разговор,
спросил ее, чтоб соблюсти приличье:
«Как жизнь?» или, быть может, – «Как дела?»
Короче говоря, сейчас не помню,
но помню только – взял да и спросил!
На что в ответ услышал я такое,
что лучше б и не спрашивал вовек.