И весь в окопах был покос,
За ним бурьян стоял стеною…
А сколько зайцев развелось
В полях, истерзанных войною!..
О, эти комья на стерне
И эта черная дорога!
И вдруг ожившая во мне
Та позабытая тревога!..
…А заяц прыгал через лен
И скрылся в низеньких ракитах.
Как будто он —
Из тех времен,
Из тех полей полузабытых.
1972
Еще не все пришли с войны.
Не все прогоны были сжаты.
Среди июльской тишины
Стояли сумрачные хаты.
И пожелтели огурцы
На приовражном суходоле.
И были сложены в крестцы
Снопы на бедном нашем поле.
Потом на глиняном току
Цепами женщины стучали.
И бесконечное «ку-ку»
Кукушки дальние кричали…
И ясно слышится теперь,
Как возле тока у колодца
Скрипел и плакал журавель
О тех, кто вовсе не вернется…
Открыты новые миры.
Покорены глухие дали.
Но журавель —
До сей поры —
Мелькнет вдали
Как знак печали.
И на любой тропе судьбы
Все вижу — явственно до боли, —
Как ровно сложены снопы
В послевоенном бедном поле.
1972
Деревья с черными грачами
И горечь тающего льда.
И размываемый ручьями
Остаток санного следа.
А за темнеющим сараем
В тумане пойменных низин —
Кора зеленая, сырая
Уже оттаявших осин.
И на окраине селенья,
Где тучи теплые висят,
Тревожным духом обновленья
Уже окутан сонный сад.
И рядом с древней колокольней,
Где синий свет и высота,
Опять надеждою невольной
Душа наивно занята…
О, если б все-таки оставить
В грядущей неизбежной мгле
Пускай не жизнь,
Хотя бы память
Об этой жизни на земле!
1972
Калина красная — калина черная
На лыжах при большой луне
По спящей улице селенья
Приятно в детстве было мне
Бежать без страха и волненья.
И одиноко и легко
Скрипели старенькие лыжи.
И было видно далеко
Домов заснеженные крыши.
И вдруг неведомо куда
По небу быстро покатилась
Большая круглая звезда
И белым светом засветилась.
И не звезда, а целый шар —
Холодный, огненный, хвостатый…
И я порывисто дышал,
Взбегая на крылечко хаты.
И мать на странный мой рассказ
Испуганно перекрестилась…
Я вспоминал потом не раз,
Как та комета прокатилась.
Она упала за столбы,
За мостик железнодорожный,
Как предсказание судьбы —
Далекой, странной и тревожной.
1973
Все меньше друзей
Остается на свете.
Все дальше огни,
Что когда-то зажег…
Погода напомнила
Осень в Тайшете
И первый на шпалах
Колючий снежок.
Погода напомнила
Слезы на веках.
Затронула в сердце
Больную струну…
Давно уж береза
На тех лесосеках
Сменила
Спаленную нами сосну.
И тонкие стебли
Пылающих маков
Под насыпью ветер
Качает в тиши.
Прогоны лежнёвок
И стены бараков
Давно уже сгнили
В таежной глуши.
Дорога, дорога…
Последние силы
Злодейка цинга
Отнимала весной.
И свежим песочком
Желтели могилы
На черных полянах
За речкой Чуной.
Зеленые склоны
Да серые скалы.
Деревья и сопки,
Куда ни взгляни.
Сухие смоленые
Черные шпалы —
Как те незабытые
Горькие дни.
Дорога, дорога
По хвойному лесу.
Холодная глина
И звонкая сталь…
Кому-то стучать
Молотком по железу.
Кому-то лететь
В забайкальскую даль.
Дорога, дорога.
Стальные колеса.
Суровая веха
В тревожной судьбе.
Кому-то навеки
Лежать у откоса.
Кому-то всю жизнь
Вспоминать о тебе.
1973
Земля, поросшая травой, —
Какое это чудо!
И запах мяты луговой
Неведомо откуда.
И эти низкие дома,
По-южнорусски — хаты.
И эти нивы у холма,
Просторны и покаты.
И этот рокот спелой ржи,
Звенящие косилки.
И эти вечные стрижи
Над лужей у развилки.
Читать дальше