Ованес Туманян - Стихотворения и поэмы

Столкнулись. И начали слово за словом.
Чаты ляпнул несколько грубых слов, —
Уж если дерутся, порядок таков:
Друг друга, вестимо, не потчуют пловом.

А наш старшина благословенный —
Под стать ему случай этот отменный.
С тавадом всегда заодно он. И вот.
Он с длинною плетью на площадь идет.

Чабана на людях к столбу прикрутили.
Избил он чабана что было силы.
«Далеко тебя упеку, — говорит, —
Отныне не взвидишь ты солнца Лори…»

И вот стариков мы почтенных избрали,
Послали к таваду, чтоб пали с мольбой.
Просили его мы и деньги давали.
Чтоб миром закончили спор меж собой:

«Ну чем провинились вы друг перед другом?
Повздорили. Кровь ведь не пролил никто?
Ну, высечь заставил… Возьми и штрафные, —
Кончай это дело. Довольно. Идем».

На лавку тавад положил свою ногу:
«Несите вот столько, — тогда и простим…» —
«Вот всё, что имеем. Клянемся богом!
Откуда еще нам тебе принести?..»

Но, как мы ни бились, он был непреклонен.
Отправил он жалобу выше еще:
Что он — сын тавада, что он — оскорбленный,
И что оскорбитель — пастух простой.

На следствие прибыл чиновник большой,
С кокардой на шапке, с густой бородой.
Приехал, отправился в дом к старшине:
«А где тут Чаты? Приведите ко мне…»

Приходит Чаты, — несуразный, нескладный.
Как дерево, стал посредине — громадный.
Не знает закона, глядит в упор,
Как зверь бессловесный, живущий средь гор.

И начали следствие. Парня схватили.
«Как смел ты, несчастный, тавада ругать?»
И толстую книгу закона открыли,
Решили чабана в Сибирь сослать.

И вот стариков мы почтенных избрали,
Послали к таваду, чтоб пали с мольбой,
Просили его мы и деньги давали,
Чтоб миром закончили спор меж собой:

«Ну чем провинились вы друг перед другом?
Повздорили. Кровь ведь не пролил никто?
Ну, высечь заставил… Возьми и штрафные, —
Кончай это дело. Довольно. Идем».

— «И я, — отвечал он, — имею ведь совесть.
Не нужно мне вовсе чабановой крови…
Пусть только жена его мне помочь
Постель постелить придет в эту ночь».

Имеющий совесть — и так заявляет.
Ну, ясно. О чем же еще говорить?
Мужчина, который про честь понимает,
Сам знает, как надо ему поступить…

Вчера на столбе том — был вечер — висели
Три чьих-то винтовки, — я сам проследил…
Как много народу из дому исчезли,
Как много убийцами стали из них…

А кто виноват? Вот я думаю думу,
А кто виноват, не пойму я никак.
Хоть ум мой короток, однако я вижу,
Что жить невозможно становится так.

Один по своей поступает воле.
Другой — даже слова сказать не волен.
Ведь ты образованный. Вот и скажи,
Какой это бог так устроил нам жизнь?

Единоверцы, армяне ведь оба,
А вот ведь — мужик, а другой — богатей.
Иль кровь богача нашей крови красней?
Иль нас он искусней, умней и способней?

И вот ты, тавад, будешь делать что хочешь
И я даже слова не смею сказать?..
Эх, друг! Не расспрашивай. Больше нет мочи
Не то мне придется разбойником стать…

Старик замолчал. Прилегли мы на землю.
Костер разгорался горячим огнем.
Вдали перед нами шумело ущелье,
Дыханье свое расстилая кругом.

Однажды я сидел — уныл, угрюм,—
Устав от горестных и тяжких дум
О том, как облегчить свою беду.
«За ссудой вновь к кому-нибудь пойду! —
Решил я наконец, тоской томим. —
А как устроюсь дальше, поглядим».
— «С парнасской высоты тебе привет!»
Я обернулся. Муза, с давних лет
Знакомая, вошла. «Восстань, певец,
Стряхни с себя унынье наконец!
Гляди: страдает твой родной народ,
И кровь невинных к небу вопиет, —
Бредут несчастные из края в край.
Восстань, поэт, надежды луч подай
Тому, кто духом пал, скитальцам влей
Отвагу в душу и утешь детей.
На юных девушек, поэт, взгляни!
Как розы свежие, цветут они,
Сверкает светом солнечным их взгляд, —
Любовных песен все они хотят.
Весна пришла и яркий свой ковер
Везде раскинула по склонам гор.
Полны долины рокотом воды,
Щебечут птицы, и цветут сады.
Приди ж и ты в себя и песню спой
Во славу вящую весны младой».
— «Нет, Муза, нет! Довольно! Пощади!
Давно клокочет ад в моей груди.
Забыть тебя заставлю я сейчас
Про кровь, весну, поэта и Парнас.
Да будет проклят тот несчастный день.
Когда ты надо мной простерла сень!
С тех пор как стал твоим питомцем я,
Убогой, нищей стала жизнь моя».
— «А про святой забыл ты жар,
Что принесла тебе я в дар?»
— «Обманщица, что дал он мне?
Из-за него я как в огне.
Иль ты не знала, в мир какой
Идет питомец юный твой?
Мне б лучше кровь народа пить, —
Я б деньги мог тогда скопить.
Но мироедом бы не слыл,
Хоть им бы в самом деле был.
Раздался б крик:
„Как он велик.
Наш благодетель! Он один —
Собратьям верный армянин“.
Еще попом я мог бы стать,
С крестом на шее провожать
Покойников, — меня б тогда
На место первое всегда
Сажали люди; ими чтим
Я был бы, словно серафим.
Мне б этакую жизнь вести,
И был бы я у всех в чести.
Иль жить напыщенным глупцом.
Которому всё нипочем,
Лишь бы поесть, потом поспать,
Червю навозному под стать
Такая жизнь, но нужды нет —
Меня бы чтили с юных лет,
Хоть боле пуст во много б раз
Был череп мой, чем вот сейчас
Любой карман моих штанов.
Закон юдоли сей таков!
Но — ах! — с рождения под власть
Парнасской нищенки подпасть,
На плач свою
Обречь семью,
Смех вызывать у всей родни,
Влачить, как груз тяжелый, дни, —
О Муза, это ли твой дар?
Нет, это худшая из кар.
И, помню я,
Мои друзья
Твердили мне наперерыв,
Что мой губителен порыв,
Что жизнь проучит, надо мной
Смеясь, качали головой.
Но я, дурак,
Себе был враг,
С утра до вечера читал,
Стихи безмозглые кропал
И, за тобой летя вослед,
Бежал от счастья с юных лет».
— «О счастье ты каком тужишь?
Неблагодарный, вспомни лишь.
Какой в тебе я жар зажгла!
Тебе способность я дала
На дивных крыльях грез нестись
От скудной жизни к небу, в высь,
Заботы, муки забывать,
В ад опускаться, в рай взлетать
И песни пламенные петь.
Чего же ты лишен? Ответь!»
— «Вопрос бессовестный! Сейчас
Узнаешь, — слушай мой рассказ.
Был в школу счетоводства я
Когда-то отведен. Друзья
Твердили вкруг,
Что, дескать, друг,
Когда получишь аттестат.
Тебе порядочный оклад
И там и тут —
Везде дадут:
Бухгалтеры в большой цене.
Хозяин, говорили мне,
Не будет на прибавки скуп,
А если не совсем ты глуп,
То попадешь к нему… в зятья.
Но тут к тебе, о Муза, я
Подпал под власть, и вот мой дух
Возненавидел зло гроссбух.
В колонках чисел и дробей
Я видеть стал клубки червей
И вот, безумное дитя,
Всё бросил я, к тебе летя:
Так дольше жить, мол, мочи нет.
Ведь я поэт, поэт, поэт!
Но снова благосклонный рок
Мне в люди выбраться помог;
Он сделал писарем меня.
Не знал я праздничного дня,
Но так начальнику был мил,
Что он мне ручку подарил,
И я узнал от писарей,
Как надо обирать людей.
Но ты ко мне пришла и тут,
Вмешалась в мой спокойный труд,
И я — за глупость мне позор! —
Стал затевать за спором спор.
Мол, не годится мужика,
Чья жизнь и так ведь не легка.
Годами мучить и терзать,
Вдовицы скарб с торгов пускать.
Потом — зачем, и не пойму —
По наущенью твоему
В письме я шефа обругал,
И он тотчас меня прогнал.
„Тебя мы кормим и поим,—
Сказал он мне, — а ты, гоним
Своею Музой, нас хулишь?
Таких не надо нам. Уйди ж!“
Но милостив господь, и вот,
Едва успел промчаться год,
Служу в большой конторе я.
„Здесь будет легкой жизнь моя“,—
Мечталось мне, но ты пришла,
Мои все спутала дела,
И я, от места отрешен,
На улицу был выгнан вон.
Пришлось, рукой махнув на честь,
Мне по уши в долги залезть
(А если задолжал поэт,
Он не простой должник, о нет!
О нем пекутся все сердца,
И пересудам нет конца).
Когда увидела родня.
Что мало толку от меня,
Что у меня удачи нет,
Все стали мне давать совет
Пойти в попы и взять приход:
„Там ждут тебя любовь, почет,
Поминки с сочною кутьей,
Достаток полный и покой“.
Но я, тебе на торжество,
Отрекся, глупый, от всего!
Церковной кружкой не прельстясь.
Спиною к счастью обратясь,
Я лиру взял,
Поэтом стал
И с песней выступил своей,
Воскликнув вдохновенно: „Эй,
Стоит пред вами музы сын!“
Все рассмеялись как один
И закричали мне в ответ:
„Мы не хотим твой слушать бред.
Безумный юноша, уйди!
Лишь грезы у тебя в груди,
И песнями ты поглощен.
От мира взор твой отвращен.
Мы люди дела и труда,
К чему нам эта ерунда?“
Я крикнул им: „Ах, деньги лишь
И блеск, тупая чернь, ты чтишь.
Тебе поэта не понять,
На нем почиет благодать,
Он правду и любовь поет“.
Сказав, бегу в журнал, и вот
С редактором мой разговор:
„Пишу стихи с недавних пор.
Нельзя ли поместить у вас
Вот эти? Их прочту сейчас.
„О черные глаза, ваш взор покой
Тревожит мой и днем и в час ночной“
Вы мне хотите в душу заглянуть —
Пора закрыться вам, пора уснуть.
Устал поэт от горя и невзгод,
И вечный сон к себе его влечет.
Усните же и вы! Прошел мой день,
Ночь надо мной свою простерла тень“».