Юджин Ли-Гамильтон - Воображенные сонеты (сборник)

И воды, и пещеры здесь черны,
На смертной грани странствия земного:
Во мраке вечном света нет иного,
Как бледное мерцание волны.

Тем душам, что сюда приведены,
Дано ль освободиться от былого,
От неуместно сказанного слова,
От нестерпимой тяжести вины?

Смотри! У рокового рубежа,
В челне мы видим дорогие лица
И с воплем руки простираем вслед.

Но, равнодушно в темноте кружа,
Им предстоит в глубины погрузиться,
В которых нет любви и жизни нет.

На берег Жизни выброшены мы
Подобно жертвам кораблекрушенья;
Затравленно толпимся в потрясеньи,
Оглядывая мрачные холмы.

Корабль, на время отданный внаймы,
Оставил пассажиров; тщетно рвенье,
С каким зовем мы, напрягая зренье —
Наш крик не долетает до кормы.

На горизонт направлен брус бушприта;
Оставшимся на взморье не рыдать!
Искать, какие клады тут сокрыты,

Пахать, сжимая плуга рукоять,
Дома построить и возделать жито —
Оно живит и каменную падь.

Ни там, где песня ангельских кларнетов
Под меди звон встречает утро дня,
Когда умру, не сыщете меня
Среди присноблаженных силуэтов;

Ни там, где ярким блеском самоцветов
Под светочем небесного огня
Горит на Божьем воинстве броня, —
Но только в тонкой книжечке сонетов.

Прочтите их однажды при луне,
В июньский вечер на скамейке сада,
И то, что есть бессмертного во мне,

Быть может, в час душевного разлада
Подмогою окажется извне…
Другого мне посмертия не надо.

В аду и там, где благость разлита,
Дракона Мысли приучивший к сбруе,
Разыскивал он Божью правду всуе.
Звезд много, но Вселенная пуста.

И он, взглянув на сочные уста
Той, что ему лила хмельные струи,
Промолвил: «Соловей и поцелуи,
Вино и розы; прочее — тщета,

А, значит, пей». — «Но для чего вино?
Чтоб жребий жалкий позабыть на время
И бездну, что маячит впереди?»

«Пей, ибо нам иного не дано.
Неси достойно краткой жизни бремя;
Ищи, твори; потом во тьму иди».

Где золотая высится стена,
Однажды ангел обратился к Богу:
«Чисты пределы Твоего чертога,
Но чистота, как мрамор, холодна.

Бесчестным кара здесь не суждена,
И слабосильным не нужна подмога;
Позволь же мне отправиться в дорогу
И разделить людские бремена».

«А после гибель?» — Бог его спросил.
«Да. Я, земные слезы утирая,
Готов сойти туда, где вечна ночь».

«Тогда ступай». Под шорох дивных крыл
Печально ангел на ворота рая
Взглянул в последний раз и прянул прочь.

Живые искры в плаванье струистом,
Как души те, что в странствиях вольны,
Парят под сенью темной пелены,
Пронзаемой мерцанием лучистым.

Взор не сочтет их. Ореолом чистым
Бесплотные предстанут летуны,
Но, утренней зарей поглощены,
Они угаснут дымным аметистом.

А искры душ, которых с нами нет?
Любви и муки жертвенное пламя,
Сиявшее в погибельной тени?

До них добрался ль Разума рассвет,
Что Небеса опустошил над нами,
И мы в лазурной пустоте одни?

Над пашнями тосканскими туман,
И День всех душ приблизился к закату,
Но на поля, что дымкою объяты,
Ложатся тени сеющих крестьян.

Ногами хлебопашцев давних стран
Равнина италийская умята;
Пеласги и этруски здесь когда-то
Бросали в землю пригоршни семян.