Деревни вдоль реки,
Как поезда,
С проулками,
С ольховым ломким тыном…
Мне по душе
В вагонах тех езда.
Но, кажется,
Я снова опоздал:
Прослыл в своем селенье
Блудным сыном.
Но в чем моя вина?
Безус, простоволос,
Из дома бросился,
Что из вагона,—
И кубарем скатился
Под откос.
А поезд громыхал
По перегонам.
Я шел в огонь,
Вжимаясь в землю, полз,
От злости в голос выл,
Совсем по-бабьи.
Деревню,
Как потрепанный обоз,
Бросало, будто в пропасти,
В ухабья.
Что человек усердно натаскал,
Как муравей,
По бревнышку веками,
Подмял огнем
Орды откатный вал.
Попробуй вновь
Дома поднять руками!
На тех печищах
Бабы, старики,
Не изменив
Привычкам и заботам,
Ложили не венцы —
Смолистые венки,
Осыпанные, как росою,
Потом.
А я тогда
На Балтике служил
В заглавном чине
Старшего матроса.
На вахте потихонечку тужил
По августовским
Выбеленным росам.
И вот пришел
К началу всех начал:
Ходил на промыслы,
Пахал, ковал подковы.
И даже, каюсь,
Дедов поучал,
Как хлеб растить
И чем кормить корову.
Но до сих пор
В тот поезд не попал,
Который не подвластен
Расписанью:
То ль проскочил разъезд,
Иль попросту проспал
И на вокзал приехал
С опозданьем…
И тешусь только тем,
Что новая строка
Деревне-поезду
Подможет выйти в кручу,
Что стих прочтет земляк
Наверняка
И обо мне
Подумает получше.
Открыли купавы лица
Навстречу восходу,
До света:
И ноченькою не спится —
В разгаре недолгое лето.
Июнь —
В полях расцветанье,
А это ведь что-то значит.
Они сошлись на свиданье:
Тихонько смеются и плачут.
На грешной земле,
Не в сказке,
На глине, что бомбы рвали,
На ржавой двурогой каске
Цветы молодые встали!
«Поет над родимым болотом…»
Поет над родимым болотом,
Трубит журавлиная стая.
Сентябрь раскидал позолоту —
Ни счета,
Ни меры,
Ни края!..
А утро студено и мглисто,
Заря багровеет над логом.
И кличет
Вожак голосистый,
Бедует
Не птичьей тревогой.
Узнать бы,
О чем они тужат,
Какая их гонит неволя?..
Но встал —
И молчишь на разлужье,
Захлестнутый песней до боли.
«Здорово, Лайка, ласковая псина…»
Александру Васильевичу Александрову
Здорово, Лайка, ласковая псина,
Ну, что виляешь, мудрая, хвостом?
В такую новь
Пристала старь-кручина:
Мой зверь не твой —
Не заяц под кустом!
Его не шуганешь заливным лаем,
Не пуганешь —
Пали хоть сотню раз.
Не только ты —
И сами мы не знаем,
Откуда что навалится подчас.
Хоть, право, в век двадцатый не до скуки:
Он не скупится жару приподдать!
Но все ж нет-нет душа заломит руки,
Как будто время
Тело покидать…
И я в лесной сторожке —
Неспроста.
Но ты уймись,
Не радуйся напрасно,
И не дрожи от носа до хвоста, —
Что толку лаять,
Пусть и громогласно!
«Обветренный со всех сторон…»
Обветренный со всех сторон,
Был день, как день —
Не очень новый.
Швырялся стаями ворон
Над крышами закат багровый.
Под вечер ветер присмирел,
Устал, улегся по карнизам.
Но за горой уже горел
День новый
В сутемени сизой.
«Раскидался закат по земле…»
Раскидался закат по земле
Затуманенными медяками.
Октябриная роща во мгле
Мне призывно машет крылами.
Запоздалой отавой луга
Никого теперь не обманут.
Надивиться —
И вся недолга,
Будешь, нет ли потом упомянут.
Север и к не на шутку печет,
Искрометит листвою шало…
Нам под сорок —
Да все не в счет:
Завор о жены, как бывало.
Околдованные стоим
С глазу на глаз с вещуньей Русью.
Ничего-то не утаим,
Мы как есть — перед очи твои
С немотой, добротой и грустью.
Принимаем, что было, что есть,
Принимаем, рады не рады,
Понимаем:
Не сладко цвесть
В листопады и снегопады!
Изба — избой, каких не мало
Стоит у пыльных большаков,
Какие Русь наоставляла
Еще от дедовских веков.
Читать дальше