Лев Маляков - Сберегите цветы полевые

В далекий незабвенный год,
В надежду и тревогу.
На сходах бушевал народ,
Искал судьбу-дорогу.

Прибились к общему двору —
Колхозом-то вернее.
Страда и праздник на миру —
Куда как веселее.

В тени под деревом Матвей
Налаживает косы:
— А ну, ребята, поживей,
Пока играют росы!

Он сам не прочь бы на прокос —
Тряхнуть былою хваткой…
Заметив издали откос,
Матвей свернул украдкой.

За ним торопятся —
  след в след —
Фашисты черной стаей.
«Сынок, сынок, — подумал дед, —
Неужто заплутает?»

Пургой на сердце маета,
От дум спасенья нету.
Дорога к подвигу крута —
К последнему рассвету.

Сковало спину ломотой,
И обливает потом.
Идет России сын святой
На смерть, как на работу.

И, пересиливая боль,
Сказал:
— Шалишь, сумею…
Ишь, расфашиская яволь,
Хотел купить Матвея!..

Ведет Кузьмин последний бой:
России верой служит.
И командир он над собой,
И комиссар к тому же.

Лес отступился на версту.
Врагов не спрячут тени.
На Малкину на высоту
Сугробы — как ступени.

Кузьмин зовет:
— Сыны, пора!
За все воздайте гадам! —
И грянула огнем гора
По вражеским отрядам.

Огонь смертельный,
  лобовой —
Каратели в ловушке.
Как приговор,
  короткий бой
На Малкиной горушке.

Задетый пулею,
Матвей
Шагнул,
  окинул взором
Последний в жизни снеговей
И огненную гору.

Зарделся над горой восход.
Горят снегов разливы.
Кузьмин в бессмертие идет,
Как шел пахать на ниву.

Согнула тр а вы изморози соль.
Как пламень вечный —
  под окном рябина.
Под ветра вой свою вверяю боль
Листу просторному,
  как снежная равнина,

Достанет ли его —
  беду вобрать,
Что на сердце давным-давно осела?..
В гестаповском застенке гибнет мать —
Железом и огнем пытают тело.

Кровавой бороздой текут слова:
Орда фашистов.
  Беженцы.
  Облава…
Одна страшней другой
  ползет молва —
В опасности Советская держава.

Черным-черно по белому листу:
Убит мой брат,
  отец смертельно ранен.
Гремят отмщеньем взрывы на мосту…
Всё в памяти моей,
  как на экране.

Я в юность возвращаюсь —
Меркнет свет,
Гляжу на лист бумажный безнадежно.
Да что там лист!
  Для горестей и бед
Была бы впору степь
  с ее немым безбрежьем.

Не объять материнскую душу,
Беспредельны просторы ее…
Ты прости,
  что покой я нарушу,
Житие вспоминая твое.

«Житие» — не обмолвное слово,
Ты и вправду святая была.
На деревне умела любого
Отвести от корысти и зла.

Терпелива, скромна, величава,
Уживалась с нелегкой судьбой.
Деревенских детишек орава,
Как за матерью,
  шла за тобой.

Ты учила не плакать от боли
И в работе себя не жалеть.
Даже наше тяжелое поле
При тебе
  начинало светлеть.

А когда захлестнуло ненастье,
Ты,
  себя втихомолку казня,
Материнской суровою властью
Посылала в разведку меня.

И, склонясь надо мной молчаливо —
Состраданье само и любовь, —
Ты не взглядом ли раны лечила,
Из которых бежала,
  сочилась
Сквозь бинты воспаленная кровь?

Запомнилась, как изваянье
Надежды,
  любви
  и страданья:
Сутула,
  сурова с лица,
И нет ее горю конца.

И в зной у дороги,
И в слякоть.
Уже не под силу ей плакать.
Давно разуверилась в боге…
Но ждет сыновей у дороги.

А вишенье снова в цвету…
Не сменишь на этом посту.

Оглянусь на былое,
  воспряну.
От сомнений своих отрекусь
И поверю:
В отставку мне рано,
Я России еще пригожусь.

Как смогу,
  послужу напоследок —
Ничего, что на сердце рубцы.
Завещали Россию нам деды,
А теперь мы и сами отцы.

Это мы обещали солдаткам —
Для Отчизны себя не жалеть,
Если надо,
  приму без оглядки
Перегрузки,
  лишенья
  и смерть.

Если надо, осилю одышку
Не за-ради похвал и наград…
Я с надеждой гляжу на сынишку
Подрастает России солдат.